Вячеслав Науменко - Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне

По пути на станцию несколько человек упало, ибо от слабого питания изнемогли. Их подобрала машина, шедшая позади колонны и доставила на станцию железной дороги. От тюрьмы до станции было около пяти километров. Через четыре дня мы прибыли в город Кингир, где был большой лагерь, на 7–8 тысяч человек. Нас всех прибыло эшелоном около двух тысяч человек — все осужденные по пятьдесят восьмой статье (политические). В лагерь впустили после проверки и обыска, который продолжался около четырех часов.

Здесь мы узнали, что дня за два до нашего прибытия произошла драка между бывшими там ворами и суками, что было убито около тридцати человек и что одних и других за день до нашего приезда вывезли в неизвестном направлении.

Разместив по баракам, нас повели в баню, сделали дезинфекцию вещам, всех, кроме лиц, сфотографированных с бородою, обрили. Нигде не оставили ни одного волоска. Такое бритье производилось при каждом посещении нами бани (в 10 дней один раз) в продолжение всего времени нашего пребывания в лагерях. На следующий день вывели на работу. Так началась наша жизнь в лагерях заключенных.

Я и несколько других из нашей группы, в том числе войсковой старшина Винников, есаул Лукинов, есаул Калюжный Александр, полковник Гридасов, поручик А. Попов, сотник Акимов, пробыли в этом лагере до начала июня 1949 года, когда составили партию в две тысячи человек, снова погрузили в поезд и повезли в Караганду, откуда на другой день увезли машинами в лагерь Спасск — в 45 километрах от Караганды.

Поселок Спасск — это бывший монастырь, куда до 1914 года ссылали провинившееся духовенство. Там же было управление и медеплавильный завод английской концессии, которая ликвидировалась, кажется, в 1928 году.

В степи построены бараки и больница. Кругом пески, нигде ни поселка. Лагерь обнесен несколькими рядами колючей проволоки. Рассчитан он на 8—10 тысяч человек, а нас было тогда около 12 тысяч, а в 1950 году около 16 тысяч человек. Страшная теснота, на двухэтажных нарах (вагонки), рассчитанных на четыре человека, спало по шесть-восемь. В этом же лагере было около двух тысяч женщин, отделенных от нас стеною в пять метров высоты и колючей проволокою наверху ее.

В августе и декабре 1949 года прибыли еще две партии, с которыми приехали из Кингира остававшиеся там эмигранты, кроме войскового старшины Р. Ефименко, бывшего адвоката Дубовского и священника Малашко.

В этом лагере мы пробыли до 21 сентября 1954 года, то есть до выдворения иностранно-подданных и бесподданных в особый лагерь, организованный в городе Караганде из бывшего лагерного отделения номер один. Больные, лежавшие в лазарете, были оставлены временно в Спасске.

В лагере Спасск я работал на строительстве, там строили новый поселок Спасск, в котором жили впоследствии наши начальники и конвой.

Строительным материалом служил камень, добываемый тут же, в лагере, песок и глина на месте строительства, а дерево привозилось из Караганды.

В августе 1949 года мы прочли в местной газете «Социалистическая Караганда» заметку, что поселок Спасск построили комсомольцы из Караганды, им объявляли благодарность и прочее. Между тем, кроме заключенных, начиная с главного инженера и кончая последним чернорабочим, никого из вольных не было, не считая надзирателей, конвоя и офицеров — наших начальников в лагере.

Вот как создаются города и поселки, которые, судя по газетным сообщениям, строили комсомольцы и коммунисты.

Все работы производились бесплатно заключенными; за хорошую работу в виде поощрения добавляли 100–150 граммов каши и 200 граммов хлеба. Других каких-либо привилегий не было.

Я работал сначала на каменном карьере, потом бригаду, в которой я состоял, перевели на строительство. Здесь я работал на добыче глины, причем на одного, копающего глину, по норме давалось десять носилок, которые в течение дня должны быть полностью обеспечены глиной, это около четырех с половиной кубических метров глины, которую надо было выбросить из ямы глубиной в три-четыре метра. На этой работе я дошел до 48 килограммов в весе — это при моем росте 182 сантиметра.

Однажды начальник санитарной части лагеря, лейтенант Ермаков, обходя место работ, увидел меня до пояса голого в яме и приказал мне вылезти, одеться и следовать за ним. Подойдя к начальнику конвоя, он сказал, что берет меня с собой в лагерь. Там, в лагере, он поставил меня на весы и, установив, что вешу 48 килограммов, приказал снять с работы, дал на два месяца диетическое питание и поставил на работу у теплицы, где работа легче.

Это была первая и единственная поблажка за все время моего пребывания в лагерях.

Как только я немного поправился, меня взяли на работу на известковую печь, где работами заведовал заключенный инженер В. из села Кузьминка, в тридцати километрах от станицы Отрадной Кубанской области.

Здесь я немного вздохнул, хотя и приходилось работать у печи при очень высокой температуре, но все же это было много легче. Известковой пылью я пожег себе глаза и был принужден в течение пяти месяцев амбулаторно лечиться у глазного врача, тоже заключенного.

В октябре 1953 года медицинской комиссией, которая в лагере бывала каждый месяц (для определения трудоспособности каждого заключенного), я по возрасту и «упитанности» получил категорию инвалида (до этого у меня была категория вторая индустриальная), после чего меня перестали гонять на работу.

Не имея определенной работы, я помогал в лагерной бухгалтерии учетчику барака по вещевому довольствию, а больше всего по учету заключенных в так называемой специальной части.

В этот период времени у меня произошел случай, характеризующий отношение начальства к нам — старым эмигрантам.

В каждом бараке имеется так называемый культурный орган (культорг). Это один из заключенных, обыкновенно инвалид, ведающий газетами, книгами и получающий почту для заключенных своего барака. Такой культорг из нашего барака, окончив срок, уехал, и на его место старший барака поставил меня. Через месяц после моего назначения приехал новый начальник лагпункта и пожелал познакомиться с культоргами бараков. Он по очереди вызывал к себе в кабинет, давал указания и прочее. Дошла очередь до меня. Являюсь. Спрашивает:

— Ваша фамилия? — я ответил.

— Чем занимались раньше, до 1941 года?

Я ответил:

— Офицер-эмигрант.

— Можете идти.

Я еще не дошел до своего барака, как уже был снят с указанной должности.

В августе 1954 года заключенный, постоянно работавший в специальной части лагеря, попросил меня помочь ему составить списки иностранных подданных и бесподданных и сказал, что есть слух, что их выделят в специальный лагерь. В эти списки попали почти все старые эмигранты. Всего в нашем лагере набралось 168 человек иностранцев.