Павел Ермаков - Все. что могли

Голос Стогова рвался, когда он перечислял все, о чем следователь должен был в первую очередь узнать про офицера, прежде чем начинать его допрашивать и предъявлять чудовищные обвинения. Он сказал это, взглянув, как тому показалось, презрительно.

— Вы говорите со мной так, будто сомневаетесь, что я тоже человек, — наконец вымолвил следователь.

— Да, быть человеком — это самое важное, — продолжал Стогов, понимая, что задел его за живое, не зная еще, как тот поступит дальше. — Мы не можем жить только сегодняшним днем. Мы должны смотреть вперед. В будущем история спросит с каждого из нас, как жил и поступал, был ли в ладах с собственной совестью на этой войне. Уверен, спрос будет более строгим, чем сегодня. Что ответим? Что скажем, хотя бы о попытке из ничего сварганить «дело» майора Ильина, офицера боевого, много выстрадавшего и, безусловно, безгранично преданного своему Отечеству? Для чего, во имя чего нужно это «дело»?

Он молчал, наблюдая, как следователь торопливо достал платок и устало утирал взмокший лоб.

— Что касается поведения Ильина в плену, — успокоившись, совсем доверительно заговорил Стогов, — есть докладная старшего лейтенанта Фролова. Этого офицера-артиллериста и других пленных Ильин отбил на железнодорожном разъезде, завладев немецким оружием. С Фроловым они вместе бежали. Теперь артиллерист уже капитан, воюет на нашем участке. И еще. В соседнем полку взят в плен немец. Совершенно неожиданно выяснилось, что он был переводчиком при допросе Ильина. Вот такое стечение обстоятельств. Есть их показания, да и сами они могут подтвердить — Ильин мужественно вел себя в плену. Как героически воевал, так же не склонил головы и там. Настоящий человек остается им при любых обстоятельствах.

Следователь ошарашенно глядел на Стогова, раскрыв рот, как рыба, выброшенная из воды.

Через неделю пограничный Днепровский полк пошел в наступление. Пошел без своего начальника штаба майора Ильина.

В кабинете господина Стронге Богаец увидел человека, которого никогда не встречал в городе. Тот непринужденно сидел в кресле, положив руки на подлокотники. На нем был хороший, в клеточку, штатский костюм. Лицо ничем не примечательное, таких много. Пройдешь мимо, тут же забудешь. Забыл бы и он, если бы не взгляд бесцветно-студенистых глаз незнакомца. Въедливый, липкий. Потом, в продолжении всего разговора он чувствовал этот взгляд, даже затылком, когда поворачивался. Хотелось отряхнуться, провести рукой по щекам, чтобы снять его, как прилепившуюся паутину.

На приветствие Богайца Стронге и незнакомец ответили кивками.

— Гауптман, наступил срок, когда я должен сообщить вам новое задание, о котором, говорил раньше, — Стронге показал ему на кресло у журнального столика.

«Срок наступил потому, что появился этот господин», — раздраженно подумал Богаец, еще не понимая, почему он связал неурочный вызов к Стронге с приездом незнакомца.

Стронге представил их друг другу. Сначала Богайца — здешний владелец земель и имения. В армии четыре года, был на фронте, ранен, награжден. Образцовый офицер, великолепный исполнитель всех акций… в интересах рейха.

Последнее прозвучало туманно, однако, оказалось понятным посетителю. Он продолжал молчаливо кивать словам генерала. По взгляду его Богаец определил, незнакомцу о нем все известно давно, поэтому представление формальное, для приличия.

Гостя Стронге отрекомендовал коротко.

— Господин Шнайдер! — внушительно, с пафосом провозгласил: — Из ведомства рейхсфюрера Гиммлера.

Богайцу показалось, что у Стронге и Шнайдера (он был уверен, фамилия незнакомца явно вымышленная, но ему на это наплевать) при упоминании рейхсфюрера появилось желание вытянуться в струнку и щелкнуть каблуками. Он мысленно усмехнулся, до чего же немцы любят порисоваться, пустить пыль в глаза, перещеголять один другого в верно-подданничестве. Разве в нем, Богайце, не течет немецкая кровь? Течет, никуда не денешься. Не потому ли и его подмывало вскочить, выбросить руку в нацистском приветствии.

Но все сидели, сохраняя значительность во взглядах. Выдержав паузу, Стронге заговорил о том, что в силу ряда причин немецкой армии приходится сокращать фронт, занятая ею территория уменьшается. Возможно, в дальнейшем, эта тенденция сохранится. Но за границы рейха, то есть туда, откуда в июне сорок первого года она пошла в свой поход, русских не пустят. В здешнем приграничье, прибавлял металла в голосе Стронге, русским будет создана невыносимая обстановка. Немецкое командование, особенно ведомство, о котором только что было сказано, все предусмотрели заранее. Здесь создаются базы с оружием, снаряжением, продовольствием, готовятся диверсионные силы. Заряд наготове, в нужный момент к нему остается только поднести запал.

— Пользуясь властью и полномочиями, данными мне фюрером, я… — Стронге ткнул в сторону Богайца дымящейся сигарой, — возлагаю эту ответственность на вас, гауптман.

Не поняв почему, скорей от огорошившей его новости, окатившей душу мерзким холодом неизвестности, Богаец вскочил. Новая миссия? По приказу Стронге он уже выполнял две «миссии». Под Москвой лишился руки, из-под Сталинграда чудом ушел живым. Третья… что она ему сулит?

Стронге продолжал говорить. Богаец видел, как шевелились его толстые губы, но не слышал слов. Его заботила своя судьба. Ее приказывали испытать в третий раз. Может, в последний? Как в тумане, он расслышал заключительную фразу генерала:

— Вас зовет на это не только долг офицера немецкой армии, кем вы остаетесь и впредь, но поруганная русскими ваша честь землевладельца и хозяина этих мест. С именем фюрера, в защиту немецкой нации, к коей вы принадлежите по праву, вершите кару.

Стало быть, немецкая армия уйдет, он останется здесь? Лицом к лицу с русскими.

— Все остальные детали решите с господином Шнайдером, — закончил Стронге, величественно кивнул, как бы благословляя Богайца на новое поприще, пояснил: — Если следовать русской поговорке, то он в таких делах собаку съел.

Как в прошлый приезд в собственное имение, так и в этот раз, Богаец не испытывал ни радости, ни успокоения. Его пугала гулкая пустота и неуютность необжитых комнат, безлюдье. Хотя особняк содержался в идеальной чистоте, строгом порядке, ему мнилось запустение, словно бы он попал не в блиставший когда-то роскошью, живший в сытости и довольстве господский дом, а в глухой, забытый людьми хутор. Настроение его, как в прежний раз, упало до нуля, в мыслях копилась горечь, грудь набухала клокочущей яростью.

Он пытался разобраться в причинах своего состояния. Казалось, все должно было быть наоборот, ведь он ступил на порог отчего дома, туда, где родился, где прошли безмятежные, счастливые годы детства и юности. Но этот порог, родной дом не радовали. Почему? Да потому, что прежние радужные надежды не сбылись. Сам Стронге это подтвердил. Раньше он много трещал о том, что немецкая армия навсегда утвердилась в России, немцы, а с ними и Богаец, стали господами положения. Теперь он заявил о другом. Что Богайцу остается? Русские уже топчут поля Украины. Город Ровно у них, до Львова два шага. Горит земля под ногами Стронге, этот огонь жжет подошвы и гауптману Богайцу.