Анатолий Галиев - Взлетная полоса

Над гидродромом взлетела и рассыпалась зеленая ракета, взвыли моторы, и военные гидропланы, взбивая фонтаны пены, шлепая поплавками, пошли один за одним на взлет. Отрывались они уже далеко от гидродрома, с поплавков струилась вода, рассыпалась серебряной пылью.

Поенные летчики выстроили машины в небе ромбом и повели их на север. Гул скоро умолк, Томилин невольно отметил: «Встречать отправились…»

На эскадре как-то притихли, сигнальщики смотрели в небо. И Томилин тоже, прикрыв глаза перчаткой, смотрел. Обозначились три серебряных крестика, очень высоко, там, где небо теряло прозрачность и волоконцами редко тянулись высотные облака. Они шли стремительно и так же стремительно начали снижаться.

Томилин невольно встал, глядя, как навстречу им взлетела ракета, указывая направление посадки. Уже хорошо были видны поблескивающие круги винтов, доносился звенящий гул. Самолеты плотным строем, крыло к крылу, промелькнули к выходу из бухты, развернулись, но почему-то садиться не стали. Чуть крепясь, они образовали широкий круг над мачтами кораблей и пошли кружить над ними. Они кружились до тех пор, пока с севера не показались эскортные самолеты гидродивизиона, и как-то поспешно стали садиться первыми, торопливо отруливал к «бочкам». Томилин понял, в чем дело, и усмехнулся. Старые поплавковые «фоккеры» иноземного устройства безнадежно отстали от этих новых, задиристых пришельцев, самая большая их скорость не могла сравняться даже с самой меньшей новых машин, и пилоты на амфибиях из деликатности ждали хозяев в воздухе и уступали им право посадки первыми.

Юлий Викторович понимал, что на его глазах рождается новое — то, чему принадлежит будущее. «Ну а разно то, что происходит с ним, — не то же самое?» — неожиданно мелькнула мысль. Оп рассердился, встал и побрел прочь, уже не оборачиваясь и не желая видеть, как четко и стремительно садятся новые машины. Рассыпались приветственные ракеты, засверкал трубами и ударил несколько запоздало встречный марш флотского духового оркестра, а от пирса гидродрома отвалил и помчался к самолетам, оседающим на воде, коричневый лакированный катерок командующего, на палубе которого стояли люди — и впереди всех Щепкин…

В первом часу ночи к Щепкину постучались нерешительно и негромко. Он сел на матраце, постеленном на полу, и очумело огляделся. От раскаленной чугунной печки несло жаром, в комнате было тепло и темно, и только красные отсветы из печи смутно высвечивали смертельно усталые, обожженные высотным холодом и ветром лица пилотов. Леон даже во сне умудрялся сохранять насмешливое выражение лица.

Официальные торжества по случаю окончания рекордного перелета Щепкин попросил перенести на завтра — летчики слишком устали. Отказались они и от роскошных номеров в гостинице: всем хотелось быть вместе, поговорить о перелете с глазу на глаз с Щепкиным, и он, радуясь, утащил их на свою прежнюю квартиру.

— Кто там? — шепотом спросил Щепкин. За дверью молчали.

Он нехотя встал, прошлепал босыми ногами, отворил дверь. В коридоре стоял Томилин, какой-то незнакомый, в мятой шляпе, громоздком, словно с чужого плеча, пальто. На щеках белела сединой щетинка, галстук повязан косо и торопливо.

— Я, конечно, не вовремя? — отводя глаза, спросил он.

— Погодите… вы… откуда? — еще ничего не понимая, озадаченно почесал затылок Щепкин.

— Видите ли… я решил завтра уехать. Вот уже и билет есть… Не хотел тревожить вас. И… не смог! Можно взглянуть на ваши машины, каковы они после перелета?

— Сейчас?!

— Если можно, — тихо сказал Томилин.

Щепкин понимающе посмотрел на него и пошел к телефону. Вызвал дежурного по дивизиону.

Вскоре они были уже на пирсе. Даниил сидел на чугунном кнехте, ежась от ночной свежести. Смотрел в сторону. Там поднятая лебедками стояла очехленная амфибия. Две других стыли на воде. Томилин неспешно осматривал самолет. Даже по виду было ясно, как ему тяжело досталось в перелете. В полутьме черно лоснились неотмытые полосы моторной копоти, натеки масла на хвостовине. Лицевой щиток был иссечен, сквозь царапины уже ничего нельзя было разглядеть. Головка рымболта свернута, есть вмятины — видно, неудачно швартовались. Но, несмотря ни на что, машина смотрелась хорошо: плотная, как слиток металла, задиристая, очень летучая даже по виду.

Щепкин догадывался, что не в амфибии дело, и не об этом хочет сейчас говорить с ним Томилин, но деликатно молчал.

На плоскостях машин, стоящих на воде, завозились усевшиеся на ночь чайки. Щепкин бросил веточку, сгоняя их. Томилин подошел, сел рядом на бухту каната, сунул руки в карманы, смотрел на черную блестящую воду, и глаза его, ожив, тоже черно поблескивали.

— Не удивитесь, если я вас кое о чем попрошу?.. — наконец тихо, через силу сказал Томилин.

— О чем?

— Тут, видите ли, Даниил Семенович, такая непонятная катавасия… — начал было издалека Томилин, но осекся, махнул рукой и сказал уже решительно и искренне: — Я приблизительно знаю, чего я сегодня стою как конструктор. И я знаю, чего стоите вы. И товарищ Теткин. Понятия, естественно, несравнимые. И я могу только просить. Я… не смогу… без всего этого, — он кивнул на самолеты.

С берега упал луч прожектора, выбелив их плоскости до снегового блеска, погас. Томилин вдруг потер глаза, быстро встал:

— Впрочем, зачем я вам? Глупо! — тоскливо вздохнул он.

— Мы охотно возьмем вас, Юлий Викторович, в свою бригаду, — сказал Щепкин. Он встал, покачался на носках, весело, почти смеясь, прокричал: — И еще вот что! Если честно — я ведь знал, что вы никуда не денетесь! Верил! Мы же с вами небом крещенные…

Ныне Белорусский вокзал

Баранов П. И. — командующий ВВС в двадцатых годах.