Юрий Валин - Выйти из боя

Зато грипп не заработаю. В школе многие болеют. Вот бы закрыли на карантин.

«И не мечтай. До каникул неделя осталась. Будут они отчетность эпидемией портить. Шагай. Подумаешь, Нинель какая-то. Если на таких швабр внимание обращать, жить не захочется».

— Гадина она. На каждом уроке пристает… — ответила Катя и спохватилась.

Нельзя сказать, что «напарницы» научились общаться. Никакого разговора, в принципе, случиться не могло. Просто иногда мозг воспринимал сигналы двух личностей практически одновременно, и соседки инстинктивно улавливали «хвосты» эмоций друг дружки. Катрин надеялась, что до клинической шизофрении и диагностируемого раздвоения личности «сожительство» тезок все-таки не доведет. Очень будет обидно закончить свои дни в психушке. Впрочем, пока такая опасность не угрожала. Наслоения происходили лишь тогда, когда младшая Катя была совершенно спокойна, спала, дремала или глубоко о чем-то задумывалась. Вот и сейчас девчонка испугалась, и Катрин немедленно соскользнула в ничто, в коем и пребывала большую часть своего здешнего (временного? безвременного?) существования.

На сей раз выбралась на свет божий (застойный, брежневский) Катрин довольно скоро. Урок закончился, одноклассники с шумом и гамом вылетали за дверь. Убитая горем Катя стояла возле учительского стола.

— Ну что, Любимова, делать будем? — Нинель закрыла дневник со свежевыведенной «парой» и сладострастно погладила полиэтиленовую обложку. — Полагаю, в четверти у тебя получится крепкая и уверенная двойка. Следующая четверть, третья, — решающая. Стыдно девочке на второй год оставаться, а, Любимова? Я понимаю, у тебя травма головы была, это сразу заметно. Но, между нами, ты ведь и раньше не блистала. Слабоумием страдаем, а, Любимова? Простейшее уравнение тебе недоступно? Даже Кузякин поднапрягся и сообразил. Хотела бы я знать, о чем думает твоя мама? Впрочем, мать-одиночка, я понимаю… Меньше по экспедициям ездить нужно, побольше о ребенке заботиться. Ты, Любимова, требуешь контроля, ох как требуешь. Впрочем, что с тобой говорить. Маму твою я вызвала. Попробую побеседовать с нею в последний раз. И о Лесной школе мы с твоей мамой обязательно поговорим. Пора. Огорчаешь ты нас…

По молодому лицу Нины Георгиевны отнюдь не было заметно, что она огорчена. Наоборот, на губах садистски играла удовлетворенная улыбка. Ресницы, подкрашенные дубовой тушью «Ленинградская», лукаво опустились. Сладко тетеньке. Особенно когда малявки вот так носом шмыгают.

По щеке Кати потекла первая слезинка.

Стыдно. Мальчишки смотрят. Прохоров уже ухмыляется.

Катя дернула носиком, пытаясь удержать накатывающие слезы.

— Нина Георгиевна, я исправлю…

«Вот сука! Надо же ребенка так неприкрыто за нервы пощипывать. Бля, фрау Треблинка доморощенная. Видали мы таких. Вот доебалась. Тебе бы десяток самцов, пусть протянули бы так, чтобы перверсии изо рта вместе с зубами повылетали. Гнида, твою… Сегодня могла бы и трояк поставить. Видела ведь, как девчонка у доски изнывала…»

— Исправишь? Ну, попытайся, Любимова, — Нинель склонила голову к плечу, жадно смотрела в залитые слезами зеленые глаза, уже предвкушая следующую экзекуцию. — Но сомневаюсь я, Любимова, очень сомневаюсь. Ну, раз ты просишь… Скажем, в пятницу. Выйдешь к доске. По новой теме спрошу. Договорились? Вдруг хоть одну двойку умудришься закрыть.

«Бля, до пятницы всего два дня. Да еще новая тема. Какая на хер новая, когда тут еще сентябрьские способы решения задач в голове не задержались? Благодетельница, твою харю мандавошью…»

Катя всхлипнула.

По новой теме? Опять двойку вкатит. Прогуляю. Пусть на второй год оставляет.

Катя совсем выпала, и Катрин решительно взяла управление на себя:

— Ой, спасибо, Нина Георгиевна. Я обязательно исправлю. Вы только мне одно решение уравнения покажите. Я на нем застряла, из-за этого все.

Нинель моргнула. Удивилась.

— Уравнение? При чем здесь уравнение, Любимова? Тебе бы с уравнениями прошлого года справиться…

— Нина Георгиевна, ну, пожалуйста, — заканючила Катрин.

Математичка удивилась еще больше. Мальчишки, торчащие за дверью в коридоре, переглянулись. Обычно Катька Любимова стояла, опустив голову, глотала слезы, до безнадежных просьб и унижений не опускалась. Допекла Нинель.

Нина Георгиевна тоже с торжеством глянула на дверь. Любила Нинель иметь аудиторию. Показательная порка — это вам не какая-нибудь душещипательная беседа.

— Хорошо. Зайди ко мне после пятого урока. Только у меня будет строго пятнадцать минут. Я свое личное время на всяких тупиц тратить не намерена.

«Ладно, блядина, я тебе покажу взрослые игры, тварь заносчивая». Катрин с удовольствием отвесила бы молодой садистке нормальную честную затрещину, да только какая сила в худющей двенадцатилетней руке? «Ведь на каждом уроке душу из детей вынимает, а никто и не пикнет, хотя весь класс чувствует, что гадость тетка делает. Макаренко в крепдешине, твою…»

Додумать Катрин не успела. Катя, ничего не понявшая и перепуганная перспективой лишний раз общаться с математичкой, пришла в ужас и вышвырнула коварную Напарницу в никуда.

Ненадолго Катрин появилась на большой перемене. Съела вкуснейший, с джемом, песочный коржик.

Школьный коридор был пуст, Катя тащилась по паркету, с трудом волоча темно-синий, повидавший виды портфель. Девчонка была в самом мрачном расположении духа. Светлая косица залезла за ворот форменного платья, колготки морщинились под коленями. Ух, как ненавидела Катрин этот хлопчатобумажный предмет туалета. Ладно, сейчас не важно — даже хорошо, что Напарница чувствует себя чужой на этом свете. Вон как бедняжка отупела — в голове ни единой мыслишки. Пусть так минут пять и будет.

— Можно, Нина Георгиевна?

— Сколько тебя ждать, Любимова? — Голос математички сердит. Собранная сумка красуется на столе. Взятое из учительской пальто аккуратно положено на первую парту.

— Извините, — говорит Катя и подходит к столу.

Нинель озадаченно склоняет голову к плечу. Слово «извините», без целенаправленных пыток, в московской школе редко услышишь. От Нинель мощно пахнет какой-то парфюмерной дрянью. Дешевый аромат для дешевой садистки.

— Что там за уравнение? — нетерпеливо спрашивает Нинель Георгиевна и вынимает из кожаного футляра (настоящая заграница!) очки.

— Уравнение? Ну да, уравнение… — Катя-Катрин смущенно теребит косичку. — Вы знаете, Нина Георгиевна, вы мне тройку в четверти, пожалуйста, так поставьте. Без всяких уравнений.

Нинель честно изумлена — глаза за стеклами очков раскрываются широко-широко.

— Ты в своем уме, Любимова? Зачем я тебя на лживую оценку буду вытягивать? На каком основании?