Михаил Прудников - Особое задание

— Смотри-ка, какая силища прет! — послышался голос соседа, тихого, пожилого, неразговорчивого бухгалтера из строительной конторы. — Сила! — с нервным восхищением воскликнул бухгалтер.

Прежде Борис никогда не был в приятельских отношениях с этим замкнутым человеком и даже в глубине души его недолюбливал, но сейчас он обрадовался знакомому лицу.

— Да, да, — поспешно согласился он. — Вот именно силища! Это вы правильно сказали, Евграф Иванович!

— Стройно идут, не то что наши. А техники-то сколько! Впрочем, чего же здесь удивительного: на них вся Европа работает. Н-н-да… Пропала, видать, Россия.

Крюков не был согласен с соседом, но, охваченный страхом, поглощенный своими мыслями, не нашел, что ответить, да и не смел возражать, только невнятно пробормотал что-то вроде: «Поживем — увидим».

— Чего уж там! Прошляпили большевички матушку Русь! — со злобной убежденностью проговорил бухгалтер.

Крюков покосился на соседа: розовое, чисто выбритое, невозмутимое лицо. То, что в такой день бухгалтер не забыл побриться и аккуратно расчесать свои седые редеющие волосы, покоробило Крюкова. «Будто в гости собрался», — подумал он.

Хотя Евграф Иванович не проявлял никакого интереса к своему молодому соседу, Борису казалось, что бухгалтер догадывается, зачем он остался в городе.

Впрочем, Крюков задержался в городе не по своей воле. Он собрался было эвакуироваться вместе с гаражом, которым заведовал, и уже отправил в Пензу к родственникам жену и ребенка, как вдруг поздно вечером его вызвали в горком партии и провели прямо в кабинет к первому секретарю.

Секретарь, усталый, невыспавшийся человек, долго не мог начать разговора с Крюковым, — поминутно на столе содрогался от звонков телефон, и секретарь усталым, осипшим голосом то отдавал короткие распоряжения, то кого-то сердито распекал. Когда между звонками выдалась наконец пауза, он торопливо изложил суть дела: предложил Крюкову остаться в городе для подпольной работы.

— Но ведь я же член партии, и все об этом знают, — попытался возразить Крюков.

— Ну и что же? — пожал плечами секретарь. — В партию вы вступили каких-нибудь два месяца назад.

Кто об этом знает? Ваши товарищи по работе? Но они почти все эвакуировались или на фронте. Вы хоть и недавно в партии, но работали хорошо, человек инициативный, знающий. Мы вам верим! Справитесь! Вами будут руководить…

Бориса прошиб пот. Ему хотелось сказать, что он вовсе не подходит для такой работы и попросту боится. Но признаться в этом у него не поворачивался язык.

А секретарь продолжал:

— В вашей анкете написано, что когда-то вы работали парикмахером. Ведь так?

Борис кивнул головой.

— Это, понимаете, очень нас устраивает. С завтрашнего же дня оформляйтесь на работу в парикмахерскую, что возле рынка. Там есть свободное место.

— А что я должен буду делать потом?.. — Голос Бориса дрогнул.

— Будете готовить склад продовольствия и оружие для подпольщиков. К вам придут товарищи. Они сами найдут вас. О местонахождении будущего склада вас поставят в известность, посвятят в подробности операции.

— Не знаю, справлюсь ли? — залепетал Борис.

— То есть что значит — справлюсь ли? Вы большевик и обязаны выполнять любое поручение партии. Вас никто не неволит, если боитесь, говорите прямо.

Борис молчал. Признаться в своих сомнениях перед секретарем он постыдился. А у секретаря мелькнуло смутное чувство тревоги, но документы Крюкова были в порядке, характеристика прекрасная, а проверять все времени уже не было.

Опять затрещал телефон, голос в трубке заговорил тревожно и взволнованно. Надо было немедленно выезжать в пригородное село, где формировался большой подпольный отряд.

Борис не спал после этого разговора несколько ночей, а затем успокоился.

«Кто знает, — рассуждал он, — может, немцы продержатся в городе недолго, зато после мне все это зачтется». Теперь же, стоя у забора и глядя на улицу, по которой ехали вражеские грузовики, Борис с особой остротой чувствовал полную безысходность своего положения.

Хотя Лотар Штроп прибыл в Минск из Польши, а штурмбаннфюрер Курт Венцель — из Парижа, конечным пунктом их путешествия оказался один и тот же русский город, куда они оба получили назначение. Это обстоятельство выяснилось на вечеринке у коменданта Минска, и офицеры договорились ехать вместе в одной машине.

Венцелю предстояло занять пост начальника полиции, а Штропу — главного следователя гестапо.

Черный «вандерер» с открытым верхом мчал их по шоссе. Мимо проносились городишки и села со следами разрушений, бескрайние поля ржи стеной вставали у дороги леса.

Штроп — прямой, сухопарый, горбоносый, с худым желтоватым лицом — он страдал болезнью печени, — щурясь от солнца, с интересом разглядывал страну, в которой ему предстояло навести такой же твердый порядок, как в Польше, где Штроп показал себя с самой лучшей стороны: весьма расторопным и активным при расправах с местным населением. Там он был повышен и в звании и в должности.

Сейчас Штроп вспоминал о своей работе в Польше.

— Вы представляете, Венцель, — говорил он. — В Варшаве мои ребята загоняли в гетто по нескольку тысяч этого сброда. Зрелище, скажу я вам, библейское. Для полного сходства с переселением в обетованную землю не хватало только пророка Моисея. Впрочем, — ухмыльнулся он уголком тонких губ, — был и Моисей, даже не один. Целый взвод Моисеев с автоматами.

Венцель рассмеялся.

— Здесь, в России, требуется как можно больше людей с вашим опытом, сказал он, желая расположить к себе заслуженного гестаповца.

— Ничего, опыт приходит с практикой.

Венцель с трудом заставлял себя поддерживать разговор. Ему смертельно хотелось спать. Вчера на вечеринке он явно выпил лишнего, и сейчас у него ломило в висках, к горлу время от времени подкатывалась тошнота. Венцель завидовал Штропу: тот сидел гладко выбритый, свежий и был в превосходном настроении.

На вечеринке не прикасался даже к сухому вину, сославшись на печень. Венцель не любил непьющих, считал их людьми скрытными и расчетливыми. Не верил он и в больную печень Штропа. «Скорее всего подражает аскетизму фюрера, да и за нами шпионит», — думал Венцель и все-таки теперь жалел, что вчера перебрал.

Не в очень-то выгодном свете предстал, наверное, перед своим сослуживцем. А ему так хотелось завоевать расположение Штропа: в Минске Венцелю говорили, что в гестапо у этого человека блестящая репутация и солидные связи.

Венцеля не очень радовало новое назначение, хотя в Россию его и направили с повышением. То ли дело Париж! Это было золотое время. Из Франции Венцель вывез приятные воспоминания и несколько ящиков отличного вина «Дюбоне».