Богдан Сушинский - Плацдарм непокоренных

— Если слышишь, поверни ствол орудия чуть-чуть влево!

Орудие качнулось и двинулось влево. Очевидно, Ачба открыл смотровую щель, иначе вряд ли услышал бы этот голос из преисподней.

— Дождись вечера! Попробуешь выйти через нижний люк и в темноте уползти!

Беркут понимал, что этот совет ровным счетом ничего не стоит: уйти из-под окруженного танка будет очень сложно. Но что он мог еще посоветовать? Атак по крайней мере напомнил о нижнем люке.

— Прощай, капитан! Последний патрон будет в себя! — донеслось из машины. И вслед за словами — короткая автоматная очередь по невидимым Беркуту врагам, из смотровой щели механика-водителя.

— Никакого «прощай!»! Держись! К вечеру подойдут наши.

Первая граната юлой подкатилась под передок танка, и от взрыва он резко подался на своей давно подбитой гусенице назад.

Вторая взорвалась от удара о башню. Пока что рвались противопехотные, и за толстой броней это еще было терпимо. Но Беркут понимал: очень скоро у фрицев отыщется и противотанковая. Или бутылка с зажигательной смесью.

— Коржневой, остаетесь здесь. Не подпускать их к танку. После каждого выстрела меняйте позицию. Через полтора часа вас сменят. Прислушивайтесь ко всему, что может крикнуть Ачба. Оставляю свой автомат и два запасных рожка. Патроны беречь. Вопросы?

— Так через полтора часа меня сменят, верно я понял?

Взрыв, в котором растворились его слова, глухим эхом прошелся по всем штольням, словно гул, порожденный мощным землетрясением.

«…Я еще четыре артиллерийских снаряда в щебенку врыл, — вспомнились капитану слова Мальчевского. — И патронов подсыпал. Для эффекта. Мы, в землю ушедшие, салютуем вам!».

Судя по всему, салют получился. А вот что касается эффекта… нужно выяснить. Впрочем, зря Мальчевский не занервничает.

— Сменят, Коржневой. Нас тут скоро всех сменят. Радистом ты уже побыл. Теперь побудь настоящим бойцом-окопником. Хотя бы часок, зато настоящим.

Через несколько минут Андрей уже стоял у завала, за которым засели Кремнев и его бойцы. Он был устроен у изгиба штольни, и с правого края его хорошо просматривалась горловина, за которой серел вход в открытый карьер.

— Орудие они еще не подтянули? — поинтересовался у лейтенанта, осторожно выглядывая через бойницу.

— Пока нет.

— Божественно! Решили начать с пулемета. Точнее, с переговоров. Пулемет и гранаты они пустят в ход, как аргумент устрашения. До взрыва не отвечать ни единым выстрелом, — приказал он бойцам. — Пусть часть из них сунется сюда, втянется в штольню.

— А потом рвануть, отрезав вошедших от выхода, — согласился Кремнев. — Ночью разберем завал и попробуем вырваться на поверхность. Может быть, еще и Ачбу спасем.

— Божественное решение-

— Русские, сдавайтесь! — прокричал кто-то из осаждавших. Но, очевидно, это была единственная фраза, которую он освоил настолько, что мог произносить почти без акцента. — Ми здаваль вас плен! Всем жизнь плен! Русские, сдавайтесь!

Ответа не последовало. Подземелья угрюмо молчали, и молчание это страшило германцев больше нежели пальба.

Покричав несколько минут, агитатор угомонился, зато в штольню полетели гранаты. Бойцы отпрянули под левую стену и спокойно переждали три взрыва, не причинившие им никакого вреда.

— Господин обер-лейтенант, они ушли вглубь этой проклятой норы, — громко доложил какой-то солдат своему командиру, предпочитавшему держаться подальше от входа.

— Проверить! Вы, четверо, живо! Дойти до завала. Может быть, там и в живых уже никого не осталось.

— Ты хорошо укрепил шнур? — спросил капитан Кремнева. — Взрывами его не повредило?

— Врубили в левую стенку, возле самого низа. Забросали камнями, присыпали щебнем.

— Сразу после взрыва — огонь из автоматов. И, пока не опомнились, в атаку, — предупредил Беркут солдат. — Не давайте немцам закрепляться в выработке и накапливаться в ней. Нужно отбить им охоту соваться сюда. Давай, лейтенант!

Взрывами этот день начался, взрывами он должен был и завершиться. В сознание капитана он так и врезался. Как один сплошной взрыв, в котором крушилось и рушилось все то хрупкое солдатское бытие, которое с таким трудом удалось наладить, командуя этим невесть как сформировавшимся гарнизоном. С утра немцы бросили на них два звена бомбардировщиков. Потом прошлось звено штурмовиков, очевидно, из тех, что предназначались для передовой. Не спеша, изматывающе, долбила артиллерия: сначала «степная», с пулеметным обстрелом вперемешку, потом «заречная», салютовавшая крупнокалиберными.

Трудно было даже предположить, что там наплели немецкие офицеры в своих штабах, но артиллерийский налет и та масса войск, которая поперла на него со всех сторон, приводили Беркута в изумление.

Конечно, было ясно, что немцы стремятся быстро и с наименьшими потерями ликвидировать опасный плацдарм. И все же он вполне понимал Мальчевского, который, взобравшись поутру на башню танка и осмотрев оттуда надвигавшуюся с четырех сторон рать, воскликнул: «Сволочи, одумайтесь! Нас же здесь на половину цыганского табора не наберется! Что ж вы, гарь орудийная, прете на нас, как японские самураи на Париж?!».

— В атаку! — скомандовал Беркут, как только грохот взрыва улегся, а предсмертные крики и стоны раненых слились с автоматным огнем осажденного гарнизона. — Выбить их к чертям собачим! За мной!

Ачба знал, что подходы к штольне заминированы, и ждал этого подрыва, потому что, как только фонтан щебня и осколков начал оседать, сразу же прошелся пулеметным огнем по уцелевшим немцам, панически бросившимся в сторону танка. Это тоже помогло отряду Беркута без потерь вырваться из штольни в карьер.

Разделившись на две группы, бойцы на какое-то время вновь овладели его склонами и завязали перестрелку с вермахтовцами, засевшими между каменными гребнями по ту сторону танка. Самое время было для Ачбы — нырнуть в нижний люк и, под прикрытием своих, отползти к карьеру. Но он увлекся боем. Он слишком увлекся. Такое увлечение случается у каждого настоящего солдата, но ни одного из них оно еще не спасло и не оправдало.

Капитан видел, как, выпустив еще несколько очередей, Ачба открыл верхний люк, метнул туда, в сторону хутора, гранату, наверное, единственную, которая была у него, и тоже включился в перестрелку.

— Прыгай! Отходи! — орал капитан, во всю мощь своей глотки.

— Прыгай, тебе говорят! — поддержал его Кремнев. И абхазец действительно неуклюже перевалился через люк, скатился по броне, однако залечь не успел. Пули немецкого автоматчика настигли его, как только он ступил на землю.

— Но я же говорил ему!… Я же напоминал о нижнем люке! — разбивал кулак об острие гребня Беркут. — Он должен был расслышать то, что я кричал!