Богдан Сушинский - Река убиенных

— Передовая? Тебе нужна передовая, лейтенант? Вот она, любуйся! — нервно ткнул Грошев заостренным под школьную указку прутиком в сторону невысокой каменистой гряды. — И осталось их там, пехотинцев, на одну атаку. Через час-другой румыны и немцы попрут на них еще раз, и через полчаса все уцелевшие на передовой будут в моих окопах. Если, конечно, удастся пригасить их драп через наши позиции. — Капитан подбоченился и, потрясая животиком, нервно рассмеялся. На его не по-фронтовому лощеном лице, на хрипловато-властном голосе, на всей нескладной, но в то же время преисполненной ничем неподкрепленного величия наполеоновской фигуре уже четко просматривалась печать судьбы несостоявшегося диктатора. Пусть даже районного масштаба — но диктатора. Во всяком случае, у этого человека были все задатки местного дуче.

— А я не думаю, чтобы наши хлопцы так быстро сдали позиции, — жестко заметил Штубер, решив поиграться в патриота. — Они ведь понимают, что за ними — река, мост, город. К тому же в штабе подольского гарнизона мне заявили, что оборону здесь вам придется держать еще как минимум неделю.

— Неделю?! — махал перед лицом Штубера своим прутиком капитан. — Какую неделю? Какая оборона?! Я вас спрашиваю. Какими такими силами я должен держать оборону?!

— Извините, капитан. Я не знал, что вы командуете обороной всего правого берега Днестра, — желчно произнес Штубер. — Мне казалось, здесь еще существуют штабы. Во всяком случае, в этом только что уверял меня подполковник Коровников, — прибег он к фамилии высшего командира, зная, что такой прием всегда способствует легализации агента.

— Если так пойдет и дальше, лейтенант, — вскоре может случиться, что капитан Грошев, — поиграл комдив желваками, покачиваясь при этом на носках, — будет командовать всем западным фронтом. Больше просто некому будет.

И вот тут Штубер вдруг открыл для себя, что капитан по-настоящему нравится ему. Было что-то в этом офицере от… истинного офицера. Всех времен и народов. Этот лоск, этот аристократический надрыв, который, однако, не мешает ему оставаться достаточно хладнокровным и взвешенным в своих решениях. Это откровенное презрение и к врагу, и к своим, по обе стороны фронта. Очень уж этот капитан Грошев напоминал ему кое-кого из прусских офицеров. Вынужденные служить в армии «вечного ефрейтора», они так же откровенно презирают этого ефрейтора и его войско, как и капитан Грошев — войско засевшего в Кремле недоученного семинариста. Да, черт возьми, именно на таких офицерах — возможно, не самых подготовленных и достойных — держались и держатся все армии мира.

— Воздух! Воздух! — вдруг панически возопил щупленький новобранец, но, вместо того чтобы бежать к окопам, присел, прикрывая голову… положенной плашмя винтовкой. Однако самолеты пролетали мимо позиции дивизиона, и солдаты-старички спокойно провожали их усталыми взглядами. Только новобранец, ухватившись руками за винтовку, словно бы вгонял себя ею в потрескавшуюся от жажды землю, все дрожал и бубнил про себя какие-то слова заклинания. Именно заклинания, ибо слова молитвы он вряд ли способен был вспомнить.

— Успокойте этого идиота. Я вас спрашиваю! — первым пришел в себя дивизионный дуче.

— Представляю, как он будет вести себя в бою, — мрачно заметил Розданов, до того хранивший независимое, преисполненное холодной иронии молчание.

— Как и все остальные новобранцы, — ответил Штубер. — Тем не менее бой все же состоится. Укажите участок, капитан, который должен занять я со своим взводом.

— Со своим сбродом, — негромко, но достаточно мрачно уточнил Грошев, оценивающе окинув взглядом столпившихся у колодца с перебитым журавлем новобранцев. Пока офицеры выясняли отношения, эти обреченные почти со счастливым визгом обмывали свои потные тела, черпая воду из наполненного корыта. — Интересно, знает ли хотя бы один из них, как заряжают винтовку? Если только эти винтовки не театральные. Я вас спрашиваю!

— По крайней мере, они у них есть. Сотни других новобранцев прибывают на передовую, имея одну винтовку на четверых. Наши маршалы убеждены, что любой новобранец способен добыть себе оружие в бою. — Штубер оглянулся. Розданов все еще оставался у него за спиной. Как бы он ни перемещался — все время за спиной. Держа палец на спусковом крючке ручного пулемета. У Штубера закралось подозрение, что первой и последней очередью из своего «дегтяря» поручик готов скосить их обоих. Обязательно обоих.

— Дожились. А ведь готовились: «Красная армия всех сильней». Еще утром передний край был за пять километров отсюда. А мы копошились в глубоком тылу. Я вас спрашиваю!

— Лучше спросите, что происходит на том берегу Днестра. Лозовский, воды командиру!

— И что же там происходит? На том берегу?

— Уже ничего. Немцы форсировали реку севернее и южнее укрепрайона. И теперь все, кто может, смываются, чтобы не оказаться в немецком котле. — Лозовский принес флягу, и оба офицера по очереди напились. Вода показалась оберштурмфюреру слишком теплой и горьковато-соленой. Несмотря на то что рядом несла свои воды большая пресная река. — А вам прислали подкрепление. В виде этого сброда — в чем вы совершенно правы.

— Так что прикажете делать мне, капитану Грошеву? Я вас спрашиваю.

— Доблестно сражаться. Что вы, собственно, и намерены делать. Где мои позиции?

— Ваши позиции? — Грошев взошел на желтевший рядом холм, очень смахивающий на братскую могилу, уже насыпанную, но еще без трупов. Хотя претендентов на погребение хоть отбавляй. — Ваши позиции? — переспросил капитан, окинув взглядом окрест, словно выбирая место для размещения целой кавалерийской дивизии. — Вон они, — показал куда-то вправо. — От безверхой акации и до излучины реки.

— От акации и до излучины? — удивился Штубер. — Разве ваш дивизион занимает по фронту…

— Занимает, занимает, лейтенант. Позиции ближайшего соседа — по ту сторону излучины, за камышами. Здесь ведь не передовая. Это всего лишь прикрытие, заслон. Для истребления мелких групп противника, которые могут просачиваться к реке через боевые порядки первой линии. Я вас спрашиваю…

Кажется, только сейчас Штубер окончательно понял, что это капитаново «Я вас спрашиваю» вовсе не означало вопроса. Выкрикивая в очередной раз эти слова, Грошев скорее адресовал их своей люти, своим нервам или, в крайнем случае, Господу Богу. И совершенно не нуждался в чьих бы то ни было разъяснениях.

— Но ведь от акации до этого речного изгиба не меньше километра. А у меня всего лишь двадцать человек.

— Там полтора километра, лейтенант. Вы могли бы обзавестись биноклем. Полтора километра, на которых вы полный хозяин. Властелин. Могу даже убрать оттуда пятерых своих последних бойцов, которые спокойно держали эту линию до прибытия вашего взвода. Кроме того, учтите, что за вами огневая поддержка всей вверенной мне артиллерии.