Джурица Лабович - Грозные годы

Гаврош посмотрел назад и, отыскав взглядом Драгослава и дядю Мичо, остановился и подождал их.

— Ну как, Гаврош? — спросил старший Ратинац.

— Все в порядке, привыкаем.

Тут с ними поравнялся командир горняцкой роты — высокий, худощавый, лет тридцати. Подошел и Шиля, сердитый на Гавроша за то, что тот оставил его одного. Неожиданно Гаврош поскользнулся и, падая, ухватился за шинель командира горняцкой роты.

— В чем дело? — обернувшись, удивленно воскликнул тот.

— Подождите минутку! — попросил Шиля, помогая Гаврошу подняться.

— Я спешу... Ты, Шкрбо, иди, я сейчас! — обратился командир к сопровождавшему его бойцу.

— Есть, товарищ командир! — ответил тот, поправляя на плече пулемет.

— Извините, я хочу спросить вас кое о чем, — сказал командиру Гаврош.

Тот удивленно посмотрел на него.

— Мой отец был пехотным капитаном бывшей югославской армии, его зовут Ратко Гаврич...

— Может, вы слыхали что-нибудь о нем? — подхватил Шиля, прервав Гавроша.

— Поверьте, мне очень жаль, но я впервые слышу это имя.

— А о моем брате, Горчине Гавриче, слыхали?

— И о нем ничего не знаю... Прости, друг, но я ничем не могу тебе помочь.

— Ладно, спасибо. Ну идите, вас ждут! — сказал Гаврош, уступая ему дорогу.

Командир горняцкой роты торопливо зашагал вперед.

Через полтора часа после этого рота Гавроша атаковала засевших в школе села Соколовичи итальянских солдат и офицеров. Их было человек сто пятьдесят, и они оказывали яростное сопротивление. Надеясь, что с минуты на минуту к ним подойдут подкрепления четников или немцев, и помня по опыту Плевли, что от партизан можно обороняться лишь под прикрытием прочных стен, эти итальянцы не знали самого главного — того, что перед ними Первая пролетарская бригада, лучшие силы югославских партизан, которые в этом первом бою должны оправдать доверие партии и Верховного главнокомандующего, непосредственно руководившего сейчас их действиями.

Из окон окруженной школы безостановочно вели огонь минометы и пулеметы. Две небольшие мины разорвались в воздухе над Драгославом и Воей.

— Всем залечь! Без команды не подниматься! — приказал Воя.

Еще две мины разорвались перед ними. Взметнулись столбы снега, земли и камней.

— Да пролетарцы мы или нет?! — приподняв голову, недоуменно спросил Драгослав.

— Пролетарцы. И это они вон там, в школе, скоро почувствуют! — ответил Шиля.

Лежа на снегу, Драгослав улыбнулся и подмигнул отцу, который яростно тер кулаками глаза — в них попала земля.

— Ну что, отец, пролетарцы мы или нет?

— Так-то оно так! Да только высовываться незачем. Еще немножко — и они вывесят белые полотенца...

— Потому-то нам и надо показать себя! — сверкнув глазами, заявил Драгослав.

— Без команды — ни с места! — снова повторил Воя.

Старший Ратинац посмотрел на школу. Большую поляну перед ней окружали густые кусты, за которые еще цеплялись редкие клочья тумана.

— Осторожнее, ребята! — сказал он, искоса поглядев на сына.

Несколько пулеметных очередей взметнули снег рядом с их головами. Драгослав отполз к Гаврошу и лег между ним и Шилей.

Гаврош, как и все в бригаде, любил этого молодого партизана, гордого и благородного, верного друга и отважного бойца. Гаврошу особенно приятно было смотреть на него и на дядю Мичо: со стороны казалось, что это не отец и сын, а два заботливых и внимательных друга — молодой и пожилой. Мичо Ратинац ласково называл Драгослава Госой.

— Не высовывайтесь, ребята! — снова предостерег старший Ратинац.

— Ну что, Шиля? — спросил Гаврош.

— Будем ждать команды.

— Но ведь надо поскорее покончить с ними! — нетерпеливо воскликнул Драгослав.

Дядя Мичо отполз к небольшому пригорку, откуда было хорошо видно Гавроша, Драгослава и Шилю. Гаврош понял, что отец не хочет обижать сына чрезмерной опекой на глазах у всей роты. А Драгослав теперь то и дело вопросительно поглядывал на Вою, нетерпеливо ожидая команды, чтобы вскочить и броситься к окруженной школе. Его лицо горело от возбуждения и предчувствия схватки. Гаврош поглядел на обоих Ратинацев и вдруг подумал: как хорошо, что сейчас рядом с ним нет ни его отца, ни брата, ни Хайки. Конечно, отец тоже напоминал бы ему об осторожности и необходимости слушать команду. Однако Гаврош был уверен, что его отец, капитан Ратко Гаврич, наверняка бы совершил не один подвиг, бросаясь в самые опасные места, и обязательно пал бы смертью героя в бою.

— Без команды ни шагу! — снова повторил Воя. — Мы же теперь не просто отряд! Тебе говорю, Ратинац!

Но Драгослав не слышал. Стиснув зубы, так что на щеках проступили желваки, он напряженно смотрел на школу. Не обращал внимания он и на Шилю, который что-то жарко шептал ему в самое ухо.

Ратинац-старший подполз к сыну:

— Ну что? Не терпится?

Гаврошу тоже было уже невтерпеж лежать на снегу. Он посмотрел на Риту, и ему показалось, что она хочет поднять их в атаку. Гаврош подобрался, напряг мышцы, но Рита отдала приказ лежать и ждать команду.

Пулеметная очередь вдруг срезала ветки с куста над головой Артема. Он вскочил, но окрик Вои заставил его залечь за вывороченным с корнем пнем. Позади них разорвалась мина, подняв столб земли.

Утро было холодное, неласковое. Мороз пощипывал лицо и руки. В лесу снег лежал глубокий и сыпучий, как мука, зато в поле снежный наст свободно выдерживал тяжесть человека. По нему можно было осторожно пройти, но не пробежать — ледяная корка с хрустом, как стекло, ломалась под ногами.

Гаврош ни на шаг не отходил от Леки. Этот молодой боец был осторожен и в то же время смел и напорист. Многие партизаны знали его еще с довоенных лет, когда он был гимназистом, а потом студентом. Это был убежденный коммунист и самоотверженный революционер. Никто не мог понять, почему штаб батальона не назначил его хотя бы командиром взвода. Неужели причина кроется в том, что он был временно исключен из партии за то, что тайком пробрался в Крагуевац, чтобы отомстить за брата?

— Лека! — позвала его Рита.

— Слушаю, товарищ комиссар, — серьезно ответил он.

— Давайте-ка со своим отделением вон туда, к ручью! — показала она рукой.

«Со своим отделением», — задумчиво повторил Лека про себя, испытующе посмотрев на Риту, а потом на Вою Васича,

— Что в революции всякое может быть, ты, Лека, знал, но вот что нами будет командовать девушка... — прошептал Шиля.

— Ладно, Шиля, ладно! — ответил Лека. — Мы с дядей Мичо бережем вас, как родных детей, а ты еще подшучиваешь... Хотел бы я знать, что вы станете делать, когда нас не будет.

— Во всяком случае, вспоминать вас не придется, потому что мы просто не сможем забыть вас, — сказал Артем.

Лека поднялся, прячась за стволом толстого дуба, и крикнул: