Джурица Лабович - Грозные годы

— Хочешь подбодрить? — едко спросил Мият.

— Такая у меня должность... И вообще, заткнись наконец!

— А мне, может, охота поговорить.

— Отложим до более подходящего времени.

— Эх, если бы знать, что оно будет... Тогда я бы и помолчал. А так не могу.

— Не можешь, так уходи отсюда!

— Один я никуда не пойду. Лучше пуля. Но ведь я знаю, что и другие так думают.

— Сомневаюсь!

Мият почувствовал, что командир взвода едва сдерживается, чтобы не сорваться.

Стрельба усилилась. У Лазара заложило уши. Пули ложились все ближе. Приглушенно застонал раненый боец, потом второй. Тяжелораненых товарищи отнесли по узкой тропинке к ущелью, заросшему пожелтевшими от палящих лучей солнца елями. По этому ущелью, скрытому от глаз врага, днем и ночью пробирались небольшие группы раненых и больных партизан. Они медленно двигались, идя на восток, в долину. Те, у кого уже не оставалось сил, не дойдя до желанной долины, до шумящей в ней быстрой реки, умирали в пути или искали хоть какого-нибудь, пусть ненадежного, убежища среди скал.

Взводу Лазара была поставлена задача помешать эсэсовцам завладеть господствующей над местностью высотой в прикрыть отход раненых.

«Без приказа не смей даже думать об отступлении. Ты защищаешь важнейшую высоту, это наше самое уязвимое место. От выдержки твоего взвода зависят сотни жизней» — вот что сказал командир батальона в ответ на его вопрос о возможности отхода к дубовой роще, и Лазар запомнил эти слова.

Он взглянул на Мията, который что-то бормотал себе под нос, Он терпел этого трепача, вероятно, за его удивительную интуицию. Тот обладал каким-то даром предвидения, хотя и любил все преувеличивать.

Лазар потер глаза, пытаясь отогнать сон, и стал пристально вглядываться в холмы, с которых немцы так щедро поливали их огнем. Но отяжелевшие веки сами собой закрывались, и, на секунду поддавшись дремоте, он уронил голову на руки. Но уже в следующее мгновение, очнувшись, он напомнил бойцам, чтобы они не тратили зря патроны:

— Эсэсовцев пугать — дохлый номер. Они воробьи стреляные и вернут нам пули с процентами. Спесь с них сбивает только неминуемая близкая смерть. Вот тогда они кидаются спасать свои шкуры.

Мият взглянул на Лазара, которого уже начала томить неизвестность, и, желая отвлечь его от тревожных мыслей, сказал:

— Мне не дает покоя вон та каска. Наверное, снайпер. Я на него пять патронов израсходовал. Он, подлец, в бинокль нас рассматривает! Или снайпер, или разведчик...

— Сейчас я ему стекляшки вышибу! — Лазар прицелился.

— Думаешь, попадешь?

Прозвучало три выстрела. Фашист пригнулся и остался невредим.

— Ничего, только не надо спешить. Нельзя же терпеть, чтобы нас так нагло рассматривали! — упрямо сказал Лазар и яростно ударил кулаком по камню, за которым лежал. Опытный стрелок, он понимал, что надо терпеливо ждать, когда голова немца окажется у него на мушке.

— Я, наверное, взял слишком низко, как думаешь, Мият?

— Пули легли перед ним. Я видел.

Лазар передвинул хомутик прицела на одно деление. Потом снова замер, выжидая.

— Не высовывается, сволочь! Чувствует, чем дело пахнет.

— Просто выбирает место поудобнее. Не очень-то приятно лежать на камнях. У меня вон все тело затекло, — проворчал Мият, — и кости ломит.

— Главное, чтобы не ушел, а ворочается пусть сколько угодно.

Заметив, что голова фашиста немного приподнялась, Лазар приник к винтовке и затаил дыхание. Грохнул выстрел. Каска немца подпрыгнула, точно подброшенная пружиной, тело его судорожно дернулось и покатилось по траве.

— Все в порядке! — громко, чтобы слышали остальные, воскликнул Лазар и вытер капли пота со лба.

Немцы заволновались, стали стрелять чаще, стремясь отомстить за своего разведчика и заставить партизан прижаться к земле.

— На стрельбу не отвечать, подождем, пусть тратят патроны! — крикнул Лазар и передернул затвор.

— Долго нам придется ждать. Судя по тому, как они палят, у них там целые вагоны с патронами! — стараясь пересилить сумасшедшую стрельбу, крикнул Мият.

— Откуда ты такой умный взялся? — насмешливо бросил Лазар.

— Жизнь — моя школа, товарищ командир взвода. Я ведь вдвое старше тебя и, с твоего разрешения, кое в чем поумнее...

— Кое в чем — да. Но не во всем...

— Конечно, по части разной там стратегии я с тобой тягаться не могу. И все-таки я бы не стал цепляться за эту чертову высоту и подставлять людей под пули... Не партизанская это тактика.

— Хватит трепаться! — оборвал его Лазар, не желая открывать настоящей причины, по которой они остались на этой высоте. Улучив удобный момент, он выглянул из-за камня. Мият вслед за ним тоже высунулся из укрытия и, увидев что-то необычное, закричал:

— Чудеса, братцы!.. Уж не мерещится ли мне? Нет, точно! Волки! Видать, их вспугнули...

— Мы тоже волки. Сейчас драка будет!.. — проворчал Лазар и, пошарив по карманам, достал пригоршню патронов и несколько гранат и положил их на каменный выступ.

— Настоящие волки, товарищ командир! — прервал его Мият.

Шесть животных, почти неразличимых среди камней и жухлой травы, бежали по небольшой впадине. Изумленные бойцы прекратили стрельбу.

— Может, это их дрессированные собаки? — недоверчиво спросил Лазар.

— Какие собаки?! Волчица со взрослыми волчатами. Уж волков-то от собак я как-нибудь отличу! — возмутился Мият.

Спор прервали пулеметные очереди. Пули взрыли землю перед камнями, за которыми укрывался Лазар.

— Паразиты, ждали, когда мы высунемся!

— Стреляют не только по нам. Вокруг волков тоже ложатся пули, — заметил Мият.

— Не высовываться! — предупредил его Лазар. — В два счета подстрелят.

— Не могу выдержать, тянет. Можешь ты понять старого охотника? Разрешил бы мне по ним стрельнуть...

— Ни в коем случае!

Тем не менее Мият сощурил левый глаз и прицелился. По тому, как напряглось его тело, как участилось дыхание, было видно, что ему нелегко отказать себе в удовольствии. Волки выбежали на открытое место и устремились в проход между скалами, густо заросший кустарником. Одно животное заметно выделялось своей величиной.

— А вот это, товарищ командир, волчица-мать. Разбойница!

— Мать не может быть разбойницей.

— Ты все понимаешь буквально!

— Привычка.

— У меня вот тоже привычка, можно сказать, страсть к охоте врожденная. Дай я выстрелю, пока они не ушли. Их же надо отстреливать. Такой закон был принят еще в довоенное время.

— Теперь в этих горах ни для кого нет закона.

— Я охочусь давно, с самого детства. У меня много охотничьих трофеев. Не знаю только, сохранились ли. Но это... Старая волчица впереди, за ней волчата... Такое не часто увидишь. Эсэсовцы вон стреляют. Они могут меня опередить.