Джурица Лабович - Грозные годы

— Они забавляются. Нам не до того.

— Ну будь человеком. Не камень же у тебя вместо сердца!

— Делай что хочешь, — сдался Лазар.

Мият глубоко вдохнул, весь подобрался и сделал два выстрела.

— Кто-то попал. Не знаю только, ты или фашист, — кивнул Лазар.

Мият приподнялся на локтях, чтобы лучше все разглядеть. Другие тоже стали высовываться, пораженные необычной картиной: волчица суетилась вокруг раненого волчонка, видимо пытаясь помочь ему, и не обращала никакого внимания на сильную стрельбу.

— Знал бы я, так и стрелять бы не стал, — пожалел Мият. — Если бы своими глазами не увидел, никогда бы не поверил, что волчица может проявлять такую заботу...

— Я вижу не волчицу, а мать! — бросил Лазар.

Немецкие солдаты тоже перестали стрелять в волков. Их офицер, худой и гладковыбритый, ослабил ремешок каски, поднес к глазам бинокль и сквозь зубы произнес:

— Партизаны — тоже волки! Сегодня мы должны их уничтожить...

Немцы пошли в атаку. Горное эхо подхватило грохот разгоравшегося боя.

— Дали они нам жару, — прохрипел Мият, поглаживая затвор винтовки.

— Идут на все, сволочи. Но другого мы и не ожидали... Мият, ты что молчишь? — встревоженно обернулся Лазар.

— Зацепило меня, — признался тот. — Платят нам эти паразиты, как ты говоришь, с процентами.

— У меня есть бинт, я тебя перевяжу.

— Ничего, я могу сам... Главное, ты поберегись. Ух, подлецы, как они нас прижали!

— Тебя бы сейчас надо подальше от этого пекла, — сказал Лазар.

Мият заметил двух подползавших бойцов, которые должны были перенести его в безопасное место. Стрельба снова усилилась. Эсэсовцы опять пошли в атаку...

Ночь скрыла гряду возвышенностей с разбросанными по ним небольшими рощицами. Из одной рощи выскользнула волчица и, принюхиваясь, приблизилась к тому месту, где еще недавно шел бой между взводом Лазара и эсэсовцами и где погиб ее детеныш. Осторожно оглядываясь, она подошла к трупам, лежавшим неподалеку от волчонка. Только командир взвода Лазар был еще жив. Весь израненный, он время от времени приходил в себя и тихо просил:

— Глоток воды... Слышишь меня?.. Воды!..

От жажды его страдания усиливались, шепот переходил в мучительный стон. Волчица зарычала и попятилась от него. Лазар, собрав последние силы, пошатываясь, встал на колени, подполз к волчонку, дотронулся рукой до его жесткой шерсти и упал. Из его горла вырвался предсмертный хрип...

Поздно ночью все смолкло. Слышался только тихий шелест деревьев. Теперь и волчица осмелела. Она подошла к Лазару и, заметив своего неподвижно лежащего волчонка, на некоторое время застыла на месте. Потом вытянула шею и завыла. В просвете между облаками показалась луна, и тогда волчица вернулась в кусты, где ее ждали оставшиеся волчата.

Подвал был полон народу. Слышались приглушенные причитания и испуганный шепот женщин. Со стороны реки, оттуда, куда бежала, извиваясь, узкоколейка, доносились взрывы. Матери успокаивали плачущих детей, что вовсе было не легко, особенно когда от близких разрывов вздрагивала земля и с потолка сыпался песок. У лестницы, сжавшись в комок, сидел дед Михайло, единственный в погребе мужчина. Озабоченно склонив лысую, без единого волоска, голову, он, тяжело вздыхая, повторял:

— Святые угодники! Удастся ли нашим ребятам сковырнуть вражеский поезд?

Женщины думали, что старик обращается к ним, и растерянно молчали, пытаясь понять, что он говорит. Их переполняли страх и тревога. Старику было не по душе это молчание, сейчас он предпочел бы даже обычную пустую бабью болтовню. Понимая растерянность женщин, он начал их успокаивать:

— Вам, бабам, война, понятное дело, в новинку. И боязнь, она, право слово, не сразу уходит. Человек потихоньку привыкает. Ничего, погремит, погремит и перестанет, все равно что гроза. Кой-чего порушит, конечно, не без того, но не много. А потом опять наступит мир и порядок.

Однако женщинам было не до его рассуждений. Плакали дети — их надо было успокаивать и поплотней укутывать, чтобы не озябли.

Мальчишки постарше уже вполне освоились, расселись вокруг большой бочки из-под ракии и спорили о разном оружии, не очень хорошо, впрочем, зная, что оно собой представляет. Второклассник Миланче кричал громче всех:

— Пушка может разрушить гору! Одним снарядом, точно говорю. Знаете, какая здоровенная Тодорова-Скала?

— Еще бы!

— Вот ее пушка-мортира могла бы разнести на мелкие кусочки.

— Откуда ты это взял? — недоверчиво спросил вихрастый Джокица.

— Мне дед Васо рассказывал о пушке-мортире.

— Не может быть, чтобы пушка могла разрушить такую гору, — не соглашался Микица, у которого взъерошенные волосы торчали во все стороны из-под старенькой шапчонки. — Твой дед, Миланче, никогда не выезжал из села, всю жизнь пас скот в долине. А мой дед Риста, жаль вот, что нет его здесь, говорит, что и самая большая пушка не может сделать в стене дыры большей, чем моя голова.

Ребята, чтобы установить, кто прав, решили разузнать о силе пушки у деда Михайло. Они подбежали к нему, и Миланче попросил:

— Дед Михайло, расскажи нам о пушке...

Старик вытащил из кармана потрепанного пиджака старенький фонарик, включил его и, направив на Миланче, строго спросил:

— А ты что, собираешься в артиллеристы?

— Нет, просто они не верят, что пушка-мортира может разрушить гору, — ответил мальчишка, показывая на приятелей, сидящих у бочки.

— Правильно не верят, сынок. Пушка — она только землю копнет, и больше ничего.

Где-то за домом раздался взрыв. С потолка посыпался песок. Закричал на руках у матери грудной ребенок. Она стала укачивать его, но это не помогло. Старик, морщась от детского крика, продолжал:

— Видите, ребята, снаряд же не разрушил дом. А грохнул вроде бы довольно близко. Какая уж там гора! — Дед махнул рукой и встал, чтобы размять затекшие ноги.

— Просто это была не мортира. А если бы она?.. — упрямо продолжал Миланче.

— То же самое было бы, и отстань от меня. Что ты такой упрямый? — рассердился старик.

— Упрямый как осел! Теперь все ясно, и можешь не хвастать своим дедом! — кричал Микица, ликующе глядя на Миланче.

Годовалый ребенок просто зашелся от плача на руках у матери, которая качала его и причитала:

— Ох и хлебну я горюшка с этим крикуном! И угораздило же меня его родить в такое проклятое время!

— Не тужи, Анджа, плач ребенка — это еще не беда. Главное, чтобы с узкоколейки не пришли черные вести, — встревоженно проговорила старуха Марта. Ее единственный сын Столе недавно ушел в партизаны.

Марта беспокойно теребила захваченный из дому узелок, часто крестилась и шепотом молила Спасителя. Мальчишки с любопытством глазели на нее и, ухмыляясь, подталкивали друг дружку локтями. Дед Михайло направил на них луч фонарика, и они сразу втянули головы в плечи и притихли.