Богдан Сушинский - Стоять в огне

— Вижу, ваши люди не зря называют себя «рыцарями», — заметил журналист после первой рюмки коньяку. — Отличная операция! Знаете, она заслуживает того, чтобы о ней знали и в Германии. Мы довольно ярко расписываем наши победы на фронтах. Но почти ничего не пишем о таких вот отрядах истинных рыцарей, спасающих население от зверств большевистских банд и в то же время обеспечивающих действие на освобожденных территориях приказов новой администрации, нового порядка.

— Насколько мне известно, наш отряд — единственный на Восточном фронте. Пока функционируют лишь карательные команды. Но ведь вы понимаете, что их нельзя сравнивать с «Рыцарями Черного леса».

— Разумеется, разумеется, — вскинул брови Эрнст Денхоф, как звали этого репортера в мешковатом и одновременно кургузом френче с погонами лейтенанта. — Между прочим, читателям интересно будет узнать, почему ваш отряд разместился именно там, в старинной средневековой крепости. Надеюсь, принимая такое решение, вы руководствовались не только соображениями безопасности?

— Эта крепость напоминает мне рыцарские замки Пруссии. А Штуберы — древний рыцарский род, ведущий свою историю еще от крестоносца Олгафта Штубера, одного из инициаторов Крестового похода в Палестину. Кроме того, крепость — удобное место для специальной подготовки моих «рыцарей». Там они проводят ежедневные тренировки. Мои люди владеют едва ли не всеми приемами рукопашного боя. И всеми видами оружия: от лука и дубины — до пушки. К тому же каждый из них способен действовать самостоятельно в самой сложной боевой обстановке. По существу, эти люди — образцы солдат будущего. Жаль, что у нас мало времени. Во всяком случае, стремлюсь превратить их в таковых.

— Это не может остаться незамеченным, гауптштурмфюрер.

— Ровно через неделю мы планируем нападение на очередной партизанский лагерь. На этот раз — лагерь известного в этих местах партизанского предводителя Беркута.

— Как-как его фамилия? — переспросил Денхоф, вынимая ручку. Блокнот его все время лежал на столе.

— Скорее кличка. Беркут. То есть горный орел. Это его банда совершила сегодня нападение на Заречное. А наш рейд будет рейдом мести. Вот там, думаю, мои люди по-настоящему продемонстрируют свое искусство.

— Весьма сожалею, что не смогу задержаться в вашем городке позднее, чем до завтрашнего дня, — потер отвисающий подбородок репортер. Ему было уже под пятьдесят. Болезненное, синюшное лицо, неприметная фигура, изъеденные паршой реденькие седые волосики едва прикрывали приплюснутую, мертвенно синюю голову. Весь его вид вызывал у Штубера отвращение. Жаль, что он не имел права хотя бы в чем-либо проявить его.

— Вам действительно есть о чем сожалеть, — многозначительно произнес Вилли, галантно благодаря официантку, принесшую им тушеную говядину. Говоря так, он знал, что, даже если бы этому пентюху строго-настрого приказали отправляться с ними в лес, он нашел бы тысячу причин, чтобы избежать этого похода. — Но лишь как солдату. Ибо как журналист вы ничего не потеряете. Это уже не первая наша операция. В общих чертах я хоть сейчас могу описать вам, что и как будет происходить там.

— Буду бесконечно признателен.

— Методика отработана до мелочей. На рассвете сосредотачиваемся несколькими группами вблизи партизанской базы. И пока специально подготовленные пластуны без единого звука снимают партизанские посты, мы, так же беззвучно, подкрадываемся все ближе и ближе к землянкам. Затем штурмовая группа врывается в землянки и действует, вначале используя исключительно ножи и боевые приемы рукопашного боя. Но так продолжается недолго. Часть партизан все же проснулась и пытается оказать сопротивление. И вот тогда вступают в бой основные силы отряда. В ход идет все, вплоть до топоров с партизанской кухни. Мы не признаем классических атак, в результате которых всегда бывают большие потери. Каждый «рыцарь» действует самостоятельно, полагаясь на свою ловкость, волю, выдержку. И выручают его молниеносная реакция и предельная натренированность. Быть может, это не для печати, но пленных, как правило, не берем. Кроме, разве что, командиров и комиссаров.

— Чтобы допросить их, — понимающе дополнил журналист рассказ гауптштурмфюрера.

— Вот именно.

— Сколько у вас людей?

— В операциях обычно принимают участие не более полусотни. Но они вполне заменят два-три батальона, которые нужны были бы для карательной экспедиции против такого отряда, как отряд Беркута. И в этом нет ничего удивительного: пока армейские батальоны подойдут к лагерю, партизаны уже готовы к бою. Кроме того, в лесу эти бандиты чувствуют себя очень уверенно.

— Своих людей вы приучаете именно к лесным боям?

— Естественно. У нас два собственных лесных лагеря, в которых они обучаются ориентированию, психологически настраиваются на ночные рейды и всячески привыкают к лесу, к условиям боя в чащобах.

Штубер еще долго рассказывал об операциях своего отряда, которых никогда не было и которым едва ли суждено осуществиться. Но делал это вдохновенно. Денхоф был в восторге. Мог получиться блестящий репортаж из украинских лесов, главным героем которого станет фигура, способная увлечь не только мальчишек из гитлерюгенда, но и любого толстокожего бюргера, который все еще ворчит, недовольный налогами военного времени.

— Какую же, в таком случае, школу должны были пройти вы сами? — осторожно поинтересовался лейтенант от журналистики, торопливо записывая что-то в свой потрепанный блокнот.

— Вам, вероятно, приходилось слышать такое имя — Отто Скорцени?

— Скорцени? Тот, из Вены? Герой аншлюса? Мне даже посчастливилось побывать вместе с ним в одной берлинской компании. Помню, меня тогда неприятно поразили шрамы на его лице. Кажется, на левой щеке.

— Да, на левой. Два шрама, похожих на змеиное жало. Символично.

— Честно признаюсь, я почти не общался с ним. Человек он довольно замкнутый.

— Умеющий молчать — так будет точнее.

— И что, он действительно такой?… Ну, каким его пытаются изображать сторонники аншлюса в Австрии? Да и вообще, говорят, Скорцени — какая-то особенная личность. Один из тех немногих, кого уже сейчас действительно можно считать сверхчеловеком.

— Святая правда. К сожалению, мы пока еще недооцениваем заслуги таких людей. Но уверен: пока что недооцениваем. Придет время — и о них заговорят во весь голос. Появятся книги, фильмы…

— Вот как? Может быть, стоит упомянуть его имя в материале о вашем отряде?

— Даже советую сделать это. Тем более что ни он, ни я не забываем таких услуг. А когда мы — Скорцени и я — прочно осядем в Германии, то, несомненно, найдем возможность отблагодарить вас. Вы понимаете, что я имею в виду.