Генрих Гофман - Черный генерал

– Послал нас капитан Степанов мост разведать возле города Границе. Наши ребята его еще в начале октября подорвали. Семь суток железная дорога тогда не работала. А тут слух дошел, что немцы мост восстановили. Вот и пошли мы, узнать, как бы его опять ахнуть. Группу повел Петр Москаленко. Подобрались мы. Наблюдаем из леса. Охрана сильная. По четыре часовых с каждой стороны стоят. И в караульном помещении человек тридцать – сорок, не меньше. Мост как-никак больше восьмидесяти метров. Высмотрели мы все. Москаленко даже схему нарисовал. Пошли обратно. А он и говорит: «Давайте, ребята, на полустанок заглянем. Может, там чего-нибудь интересное подвернется». Свернули к полустанку. Еще издалека увидели эшелон с цистернами. Стоит. На мосту-то одна колея действует. Вот немцы с этого полустанка и регулируют, с какой стороны эшелоны на мост пускать. Подкрались поближе, глядим, охраны почти никакой. Всего шесть солдат на семнадцать цистерн. Нам сверху, с горы-то, все как на ладони видать… Посовещались мы малость… И решили этот бензинчик ахнуть… Одного парня с гранатами Москаленко послал вперед, поближе к путям. А мы все за деревьями попрятались.

Потом по его команде как вдарили из автоматов по этим цистернам. Бензин будто из решета в разные стороны фонтанами хлынул. Немцы в стороны разбежались, залегли за насыпью. А нам-то сверху опять как на ладони их видно. Они наугад по лесу строчат, а мы прицельно. Только в азарт вошли, а на путях уже море разливанное. Бензин ручьями течет. Туда Толя Толстов и метнул две гранаты. Только, наверно, и одной бы хватило. Огонь-то сразу забушевал… Да такое пламя, что и в лесу жарко стало… Паровоз гады успели отцепить, угнали. А цистерны все начисто полегли. Мы в горы бежали, а позади все цистерны рвались… Вот так и долбаем проклятых бошей, – В голосе Арзамасцева звучало неподдельное удовольствие. Да и Мурзин радовался за своих питомцев. С такими ребятами можно смело идти на крупные диверсионные операции. Настроение омрачала лишь неоправданная гибель партизан в бункерах на горе Чертов млин, потеря рации и радистов и непонятное исчезновение Ушияка.

«Ведь если бы командир бригады был убит в перестрелке, то партизаны узнали бы об этом от местных жителей, – раздумывал Мурзин. – В таких случаях немцы широко рекламируют свои успехи. А может быть, Ушияк ранен и так же, как я, скрывается у кого-нибудь из селян? Может, все еще обойдется».

Мурзин вспомнил мягкий, приветливый голос Ушияка и неизменное «Юрий-братор», с которым тот все чаще обращался к нему в последнее время.

А с Ушияком произошло вот что.

Пока несколько партизан отстреливались от наседавших немцев, двое оставшихся с Ушияком успели отнести командира от злополучной поляны, где их так неожиданно атаковали каратели.

Ушияк чувствовал себя совсем плохо. Пуля, угодившая в бедро, раздробила кость. Каждое неловкое движение причиняло нестерпимую боль.

Партизаны смастерили самодельные носилки и собирались волоком тащить на них Ушияка, когда им повстречался связной из села Просредняя Бычва. Узнав, в чем дело, он посоветовал укрыть командира в лесу и обещал с наступлением темноты вернуться за ним с верными людьми. Партизаны согласились. Они бережно упрятали Ушияка в порослях пожелтевшего папоротника. А ночью вместе с сельскими подпольщиками перенесли его в Просреднюю Бычву и поместили в кладовой пекаря Махандры, за грудой мучных мешков.

Здесь-то после их ухода Ушияка и разыскал надпоручик Дворжак. Это не составило для него особого труда, потому что те немногие, кто знал о его предательстве, погибли. Дворжаку продолжали верить.

И Ушияк вновь попался на его удочку. Дворжак долго и довольно убедительно доказывал, что немцы появились совсем случайно, что он сам спасся с большим трудом.

– Все три представителя Пражского подполья погибли у меня на глазах. Вот единственное, что от них осталась. – Он показал Ушияку зеленую шляпу с гусиным пером, которую, не переставая, вертел в руках.

– Немцы одновременно напали на нашу базу. Отряд разгромлен. По лесам ходят каратели. Мурзина, наверно, уже схватили. И вам, пан велитель, здесь оставаться нельзя. Боши могут устроить проверку документов. А в этом селе нет даже врача. Если немцы вас не обнаружат, то вам все равно угрожает смерть от заражения крови. С такими ранениями без медицинской помощи не обойтись. Давайте я отвезу вас в деревню Горная Челанда. Там есть замечательный доктор, мой хороший знакомый. Он поставит вас на ноги за две-три недели.

Опустив усталые веки, Ушияк молча лежал на соломенной подстилке. В предложении Дворжака сквозило искреннее желание помочь. «Но можно ли вновь довериться этому человеку? А если он действительно провокатор, то зачем ему везти меня в Горную Челанду? Ведь он мог спокойно привести карателей сюда и выдать меня». Видимо, этот довод и заставил Ушияка еще раз поверить Дворжаку.

– А на чем ты меня повезешь в Горную Челанду? – спросил он.

– На грузовой машине. У пекаря Махандры есть хороший грузовик. Я думаю, он не откажет. Здесь не больше двадцати пяти километров.

– Хорошо! Я согласен.

Дворжак быстро договорился с пекарем. Машину тут же заправили горючим, набросали в кузов побольше сена и, положив туда Ушияка, завалили его пустыми мешками.

– Так будет спокойнее. Если немцы остановят, скажем, что за мукой едем, – объяснил Дворжак.

На другой день он доставил Ушияка в деревню Горная Челанда, к своему знакомому, где его бережно перенесли из машины в сарай, спрятали на сеновале. Когда же грузовик пекаря выехал со двора и отправился в обратный путь, Дворжак собрался идти за доктором.

– Сейчас я его приведу. Он живет почти рядом с этим домом, – пояснил он. – А вы пока подкрепитесь. Я договорился с хозяином. Он принесет вам чего-нибудь поесть. Человек он надежный, ему можно довериться.

И действительно, как только Дворжак ушел, хозяин забрался на сеновал, поставил перед Ушияком кринку молока, положил рядом большой ломоть хлеба.

– Вы идите. Я сам тут справлюсь, – попросил Ушияк, стараясь повернуться на бок, не потревожив бедро.

Молчаливый чех кивнул, покорно спустился по лесенке с сеновала. Ушияк прильнул к кринке пересохшими губами. Утолив жажду, поставил ее возле себя и огляделся. Через широкие щели сарая пробивались яркие полоски дневного света. Отодранная в одном месте доска открывала вид на ворота и прилегающую к дому улицу. Несколько кур мирно копались в придорожной грязи. Мимо дома то и дело проезжали подводы селян. По нескончаемым крышам домов, которые хорошо просматривались с чердака сарая, можно было определить, что деревня насчитывает много жителей.

Доедая свежий душистый хлеб, Ушияк неотрывно наблюдал за деревенской улицей. Словно и нет войны: кругом тишина и покой. Только воинственный петух с ярко-красным гребнем, оберегая своих подруг, то и дело вскидывал голову, словно ждал нападения неприятеля.