Сергей Фетисов - Хмара

Лида Белова развелась с мужем, вот так новость! А ходит веселая — и мне это еще более удивительно. Не понимаю, чему она радуется?

Семен переехал от Лидки на квартиру и работать устроился в ремонтную мастерскую. А ведь вроде бы жили ладно, и Лидка никому ни разу не жаловалась. А что ей, бедной, осенью пришлось пережить, когда Семен болел!.. И вот тебе — пожалуйста.

Арестовали членов истребительного батальона и повезли на допрос в Каменку. Бориса Олексенко, моего соученика, тоже забрали. Им сказали, что снимут допрос и отпустят по домам. Они провинились перед немцами только в том, что записались в истребительный батальон, но никаких военных действий этот батальон предпринять не успел. Это все знают.

Зашла к Лиде Беловой, а она сидит над люлькой и плачет. Стала расспрашивать — не отвечает. Скрытная она стала, странная какая-то. Показала листок с переписанным стихотворением и говорит: «Жалобное очень, слезы вызывает». Дело тут, я думаю, не в стихотворении, хотя и самой мне грустно стало, когда прочитала. Я его тоже переписала себе на память:

Я вся дрожу и рука дрожит — писать трудно. Как услышала от Наташи эту жуткую новость, так в груди словно оборвалось что-то. Членов истребительного батальона, которых забрали две недели назад, постреляли в Кучугурах. Никто не вернулся. Родственникам выдали одежду убитых и сказали, что к расстрелу приговорил военно-полевой суд. Погиб и Борис Олесенко.

До сих пор люди не могут прийти в себя после страшного события. В семьях расстрелянных плачут. Остальные только вздыхают и хмурятся, потому что боятся полицаев, их родственников и знакомых. Полицаям дано задание подслушивать, что говорит народ, и доносить об этом в немецкую комендатуру.

Об этом давно уже толкуют меж собой, но мало ли о чем сейчас ни говорят — не всему можно верить. А недавно мне подтвердил это Петро Бойко. Он все еще пытается за мной ухаживать, я же никак не отобьюсь.

Петро одним из первых поступил в полицию и теперь ходит по селу кочетом — грудь вперед, глаз с прищуром. Кто не знает его — боится. Ему только того и надо: нравится, когда смотрят на него с подобострастием.

А я ни капельки его, прыщавого, не боюсь. Я сказала ему: «Красная Армия вернется, тебе тюрьмы не миновать, за то что невинных людей постреляли». Он, подлый человек, смеется и говорит: «Мы их только на машину подсаживали, а расстреливали немцы». Еще он сказал, что Красная Армия находится сейчас накануне окончательного разгрома. Я ему ответила: «Брешешь, як кобель приблудный!..» А он пообещал, что донесет о моих настроениях старосте Раевскому и меня арестуют. Говорит, а сам, змея подколодная, усмехается. «Помнишь, — спрашивает, — как вы с Лидкой Беловой грозились донести на меня?.. Благодари — судьбу, что я питаю к тебе, можно сказать, родственные чувства, а то давно бы отправилась на Кучугуры».

Дома я пересказала этот разговор маме. Она перепугалась и ругала же меня!.. Плачет, а сама ругает: «Головы своей не жалеешь, так о родителях хоть бы подумала…»

Не верится мне, чтоб этот плюгавый Петька, которого я знаю с детства, взял да и подвел бы меня под расстрел.

Когда о разговоре с Петром Бойко рассказала Наташе, она сперва обрадовалась и объявила, что я молодец и настоящая патриотка. Но потом подумала и сказала, что мама моя, пожалуй, права — дуракам закон не писан, они по своей охоте об стенку лбы расшибают. Вот что пришлось мне услышать от лучшей своей подруги.

Честно говоря, стало страшно задним числом. А вдруг он донесет?..

Вчера Петро Бойко пришел не один, а со своим приятелем Шуркой Попругой, тоже полицаем. Явились пьяные, да еще с собой принесли бутылку. Налили папаше, а тот и рад стараться. Петро разоткровенничался и сказач, что если бы не я, а другая девушка была бы на моем месте, то гнили бы ее косточки на Кучугурах. Я спросила: «А если бы это была Нюся Лущик? Ведь вы вместе в Хортице учились». Он говорит: «Ну так что ж, что вместе учились? Подумаешь, великое дело…» — «Почему же мне особая честь?» — спрашиваю. Он перемигнулся с Шуркой и говорит: «Потому что ты счастливая и скоро узнаешь об этом».

Не первый раз делает он подобные намеки. Ох, сдается мне, что заводит речь о женитьбе. Ни за что! Лучше умереть, чем такое «счастье». Он гораздо больше гад, чем я думала. Тысячу раз гад! Самый что ни на есть подлючий.

Завтра перебираюсь на время к Наташе Печуриной. Сил нет, замучил проклятый полицай своими ухаживаниями.

Первый апрель — никому не верь. Кто это выдумал? Я забыла, что в этот день принято друг друга обманывать, и была наказана. Наташа, праведница этакая, утром пошла по воду, приходит и говорит: встретила, мол, Нюсю Лущик, и та сказала, что из плена вернулся Алеша Макаренко, наш соклассник, в которого я была немножечко влюблена. Я сломя голову помчалась к Макаренкам, врываюсь в хату и спрашиваю: «Где Алеша?» А родные знать ничего не знают. Ужасно переполошились, бегали узнавать к Нюсе Лущик. Та, понятно, Наташу и в глаза не видела и напомнила мне о первом апреле.

И рассердилась же я! К Наташе решила не возвращаться, а переночевать у Нюси. Она познакомила меня с эвакуированной художницей Зоей Приданцевой, и втроем мы весело провели время.

А сегодня спозаранку прибегает моя Наташка и бросается мне на шею. «Думала, — говорит, — полицаи тебя арестовали, не спала всю ночь». Я сказала: «Пусть это будет тебе наказанием — не будешь больше обманывать подругу».

Как славно сейчас на улице, так бы и не уходил в комнаты. Распустились вербы. На буграх проклюнулась зеленая травка. А лиман стал — будто море.

Сегодня вместе с девчатами с пашей улицы ходили на Днепр смотреть ледоход. Ох, и красиво же!.. Солнце дробится в речной ряби, медленно, величаво плывут зеленоватые льдины, пахнет пресной свежестью и волей. И нет, словно бы нет ни войны, ни фашистов — все так, как было в прошлом году, и позапрошлом, и десять лет назад, когда я была маленькой и многого еще не понимала. И тогда был такой же ледоход, а люди радовались наступлению весны. Пройдут годы, и все так же по весне будут плыть к морю зеленовато-голубые крыги, и уже не я, а другая девушка будет смотреть на них и радоваться. Странно думать, что жизнь была и будет после тебя. И что война рано или поздно кончится, люди станут жить спокойно, а я не знаю, жива ли останусь. Раньше и не подозревала, какое это счастье — жить и знать, что еще много раз предстоит встречать весну и ледоход.