Сергей Фетисов - Хмара

Раевский тосковал по своей парикмахерской. Куда спокойней брить клиентов и вести с ними ни к чему не обязывающие разговоры. Надо же ему на старости лет так круто и неразумно переломить свою жизнь! Но назад пути теперь нет. Назвался груздем — полезай в кузов. Теперь, как говорят, пан или пропал…

С утра настроение у него было препоганым, а тут еще нежданный приезд немцев, ругань с активистами, и погода хуже некуда. Он стоял, прислонившись лбом к холодному оконному стеклу. На улице сеялся мелкий осенний дождь, даль была занавешена плотной серой мглой.

Гришка Башмак взял на себя южные улицы, где он жил до самовольной реквизиции детяслей и где знал каждого в лицо. Он припоминал хаты, в которых были подходящие по возрасту для службы в полиции парни и мужчины, и, перекрестившись, вваливался за порог. Если в хате не было посторонних. Башмак подсаживался к хозяину и, по своему обыкновению, начинал метать петли слов, как заяц следы.

Самый веский довод приберегал к концу:

— Земли по гектару нарежут. А после будут глядеть: хорошо правишь службу — еще гектаришко накинут, плохо — не прогневайся. Ить благодать какая!.. Сам бы пошел, да года не позволяют — туда молодых берут. А? Ты как?.. Омуницию даровую дадут…

Насчет второго гектара Башмак придумал сам, для убедительности. Но, к его удивлению, это не производило впечатления — большинство отказывалось.

— Тамочка и делов-то с гулькин нос, — убеждал он. — Это, хлопче, не в городе: у нас тихо. Воров нету, разбойников тожа. Знай носи себе на здоровье полицайскую форму да оружию таскай для почета и представительного авторитету.

В ответ он слышал одно и то же, словно люди сговорились между собой:

— Во всем с тобой согласен и рад бы, да здоровье не позволяет. Тут ноги не хватит скоро сил таскать, а ты — оружию!..

Башмак подозрительно щурился на собеседника и ласково спрашивал, чем же он болен, коль с виду бычка за хвост скрутить может. Отвечали разное: у одного ревматизм, у другого сердце, третий говорил, пострел у него… Поди проверь, правду говорят или брешут!

— Все-таки подумай, хлопче, — Башмак брал шапку и сокрушенно вздыхал. — Дельное дело говорю. Смотри, как бы не уплыло сквозь пальцы. Желающих, их много найдется… Тебе-то я по дружбе сообщаю.

— Ладно, спасибо, — осторожно говорил хозяин, выпроваживая гостя.

Обойдя десятка три хат и уговорив всего двух человек. Башмак приуныл. Устало вытаскивал он ноги из дорожной грязи и припоминал, к кому бы еще зайти. Он дошел почти до конца улицы и хотел уже повернуть назад, но тут взгляд уперся в хату семейства Бойко. Башмак хлопнул себя по шапке: вот куда ему надо, а он чуть не забыл! Прыщеватого Петра Бойко при отступлении советских войск он подбил сорвать замок с магазина, тогда они вдвоем неплохо поживились… Петро своего не упустит, и бояться ему вроде бы теперь ни к чему — все равно рыльце в пушку.

Уверенный, что тут не откажут, толкнулся Башмак в дверь. Петро был дома, и не один. С ним сидел дружок Сашко Попруга, вдвоем они хлебали щи из глиняной миски.

— Хлеб да соль, — сказал Башмак и перекрестился в угол. От него не укрылось, как Сашко, услышав скрип открываемой двери, быстро спрятал под стол бутылку.

— Хе-хе, — пустил он в бороденку смешок. — А стаканчики-то остались… Хе-хе! Стаканчики и не успе-ел спрятать. Шельмец ты, Сашко!

— Ты чего заявился? — спросил Петро.

— Добрые хозяева к столу зовут, когда им хлеба-соли желают.

— На всех не наготовили! — обрезал Петро. — Говори, чего пришел?

Хлопцы, как говорится, были хожалые. Башмак решил, что хитрить с ними нечего, и объяснил суть дела без обычных своих выкрутасов.

— Зарплату платить будут? — спросил Сашко. И Башмак возрадовался: вот это дельный разговор!

— Тыщу рублей в месяц.

— Брешешь!

— Ну, ежели не тыщу, то семьсот обязательно, — заверил Башмак и забожился вдохновенно: — Провалиться мне на этом месте! Да чтоб мне свету божьего…

— Закрой хлебало, — сказал Петро. — Завтра придем.

— Деточки, вы ба шкалик поднесли старику… Ить я вам первым сказал. По дружбе.

— Налей ему, Сашко. И пусть уваливает.

Перекрестившись, Башмак влил самогонку в широко раззявленную чернозубую пасть.

Километров за восемьдесят от Валуек шли бои. Туда, в сторону фронта, шли составы с войсками, снаряжением, продовольствием. Назад они возвращались большей частью порожняком, реже — забитые металлическим ломом: искореженными пушками, разбитыми автомашинами, обломками самолетов. Груз этот, несрочный и десятистепеиный по важности, подолгу застревал в тупиках, вызывая почтительное и боязливое любопытство пристанционных мальчишек. Без задержки пропускались только санитарные поезда.

Бойцы авиадесантной бригады, расквартированной па окраине Валуек, судили о напряженности боев не столько по официальным сводкам Совипформбюро, сколько по количеству и грузу проходящих составов.

Как-то вечером, вернувшись па квартиру, где расположилась на постой группа десантников, Шамсудинов шлепнул на лавку с головы пилотку и объявил:

— Не я буду, если в скором времени нас в дело не сунут!

— С генералом имел беседу? — ядовито осведомился Иванищев, коренастенький, очень подвижный солдатик, из тех, что в карман за словом не лезут. Иванищев на корточках расстилал на земляном полу солому, готовясь ко сну. Рядом с ним с рядном в руках стоял нескладно-угловатый отделенный Буговой. Тараскин сидел на лавке, поджав ноги, чтобы не мешать товарищам.

— Тебе все шуточки, — вздохнул Шамсудинов. — А эшелоны третьи сутки идут… И все туда. Большое наступление готовится, точно говорю.

Об усиленном движении эшелонов в сторону фронта знали все — Шамсудинов новости не принес. И все же принялись опять, и в который раз, мусолить догадки: когда? куда? как далеко? кто?..

— Давайте спать, ребята, — предложил Никифор. — Чего гадать на кофейной гуще? Пока есть возможность, лучше отоспаться в запас.

Легли рядком на разостланное на соломе рядно. Гимнастерок и штанов не снимали, лишь сапоги и поясные ремни — слишком частыми за последнее время стали ночные воздушные тревоги. Место Никифора было крайним. Тут и попрохладней и можно свернуться калачиком, как он любил с детства. Натянув на голову полу шинели, он замер, готовый уснуть. В ноздри лез прогорклый керосиновый чад от потушенной лампы. В углу скреблась мышь. Вздыхали, дожидаясь сна, десантники. Уже в полузабытье Никифор расслышал негромкий бас Бутового:

— Когда-то и наша очередь должна подойти. Не все ж отлеживаться на хозяйской соломе…

Ночью противно завыла сирена поста воздушного наблюдения. Со станции неслись короткие и частые гудки паровозов.