Сергей Фетисов - Хмара

Когда Наташа и Анка пришли в райком, секретарь подписывал и вручал снимавшимся с учета мобилизованным комсомольцам учетные карточки. Откидывая рывком головы падавший на глаза чуб, он передавал призывнику его карточку, вставал, через стол жал руку и говорил:

— Будьте достойным защитником Отечества! Мы уверены, что вы оправдаете доверие комсомола.

Призывники, толпившиеся перед дверью, были несколько подавлены торжественностью момента и старались скрыть это за шутками. Шутки зазвучали еще задорней, как только в райкомовском коридоре появились девушки. У парней словно сами собой выпятились лацканы пиджаков со значками «ГТО», «ПВХО» и «ГСО». Болтаясь на цепочках, значки издавали несказанно приятный для уха владельца благородный, малиновый звон. Парни делали вид, что заняты своим разговором, но глаза их, как магнитные стрелки к железу, тянулись к девушкам.

Под взглядами парней Анка сделалась неестественно возбужденной, беспричинно хохотала и без конца поправляла прическу.

— Может, мы без очереди? — с тоской в голосе предложила Наташа.

— А чего ж! — хохотнула Анка. — Слухайте, хлопцы, у нас срочное дело до секретаря. Будьте так ласковы, пропустите вперед.

В ответ разнобой голосов:

— Пожалуйста!

— Ходить, девчата…

— Мы зараз люди военни, мы и почекаем.

Отказать в чем-либо красавице Анке для парней было, как всегда, почти непосильной задачей. На ходу одаривая ребят улыбкой, Анка прошествовала вслед за Наташей к дверям кабинета.

Секретарь спросил, не отрывая глаз от разложенных перед ним учетных карточек:

— Фамилия? В какой род войск зачислены? Наташа фыркнула.

— А-а! — вскинулся секретарь. — Печурина!.. Здравствуй. Извини, замотался в доску. Ты по делу?

Он знал Наташу как комсомольскую активистку. Анку, должно быть, видел впервые и обалдело уставился на нее.

— Можно присесть? — опустив ресницы, осведомилась Анка. Женственно-грудной, невыразимо мягкий голос, которым Анка разговаривала в нужные моменты, и весь ее наивно-непонимающий, словно она не осознавала своей красоты, доверчивый вид снова произвели ожидаемое и неотразимое впечатление. Секретарь с бравой мужской упругостью вышел из-за стола, пододвинул девушкам стулья, ладонью смахнул с сидений пыль. Вот этого, последнего, быть может, и не следовало бы делать, жест был совершенно непроизвольным — ладонь стала черной от пыли. Секретарь смутился.

Потом он тер фанерные сиденья скомканными газетами, мыл руки из графина, ругал, оправдываясь, нерадивую уборщицу. Наташа изо всех сил старалась не рассмеяться. А лукавая Анка невозмутимо, с простодушным сочувствием поддакивала и лишь в глубине ее карих, бархатных глаз прыгали бесенята.

— Так вы по какому вопросу? — спросил секретарь утвердившись на своем месте за столом.

— Вопрос у нас такой, — сказала Наташа, — комсомолки мы или кто?

— То есть, как — кто?

— А так! — с задором и вызовом, горячась, сказала Наташа. — Сейчас в газетах пишут, чтоб каждый советский человек крепил оборону. А что делаем мы, вот я и Аня? Ничего не делаем. Райком о нас забыл!

Наташа даже кулачком по столу пристукнула.

— Да, да, — мотал секретарь чубом. — Ты права, Печурина… Это наше упущение.

— Мы хотим пойти санитарками на фронт, — сказала Анка нежным голосом. — Дайте нам направление на курсы. А можно прямо в армию — мы в школе санитарное дело изучали.

Секретарь смотрел на Анку, и лицо у него становилось немножечко глуповатым, как у всех мужчин при виде красивой женщины.

— Сейчас выясню, — пробормотал он. Пододвинул к себе телефон, долго крутил никелированную ручку, дул в трубку и басовито повторял: «Але! Але!»

Дозвонившись до райвоенкомата, долго не мог выяснить, кто же ведает вопросом набора на курсы военных санитарок. Наконец ему посчастливилось — к телефону подошел сам военком. После недолгого разговора, подражая лаконичному языку собеседника, секретарь произнес:

— Ясно, товарищ военком. Будем ждать указаний. Желаю здравствовать!

И развел руками, обернувшись к девушкам: сами, мол, слышали. Сказал, обращаясь к Анке:

— Тут все зависит от военкомата. Объявят набор — пошлем вас в первую очередь, рекомендации дадим — хоть на курсы, хоть в действующую армию. Но сами мы, без военкомата, этого делать не можем. Прав таких у райкома нет.

Девушки встали.

— Подождите-ка, — поспешно сказал секретарь. — Одну минуточку! А как же с укреплением обороны? О чем пишут, Печурина, в газетах?..

Он с довольным видом потирал ладони, радуясь, что в свою очередь поймал на слове языкастых девчонок.

— В Большой Знаменке в некоторых колхозах нет агитаторов. В «Заре», например… В «Дне урожая». Так вот вам комсомольское поручение: организовать в этих колхозах громкую читку газет и выпуск боевых листков. Ясно?

Наташа вздохнула.

— Мне кажется, Печурина, ты недооцениваешь роль политико-воспитательной работы среди населения, — насторожился секретарь. — Здесь, дорогой товарищ, ты ошибаешься…

— Мы ничего, мы согласны, — заверила Анка.

— Ну, смотрите! — сказал секретарь, глядя на Анку погрустневшими глазами. — Чтоб газеты читались регулярно! Под твою личную ответственность записываю это дело, Печурина…

Домой Наташа попала к полудню. Новенькие, неразношенные туфли натерли ноги, и почти всю обратную дорогу она шла босиком. Мать с красным от слез лицом встретила ее у калитки.

— Доню моя, где ж ты пропадаешь?! Отец наш, уезжает… Тебя только и дожидается.

— Повестка пришла? — ахнула Наташа и пулей влетела в хату. Петр Сергеевич сидел с тремя не знакомыми Наташе мужчинами. На столе пустая водочная бутылка и стаканы. У порога, прямо на полу, лежали котомки, среди которых Наташа приметила старый, залатанный солдатский мешок — с ним, по рассказам матери, отец пришел еще с гражданской войны.

Задохнулась Наташа, почувствовала, как мелкой дрожью затряслись коленки.

— Папа!..

Отец взял ее за голову обеими руками и неотрывно, жадно, словно запоминая, вгляделся в лицо.

— Ухожу, Наташка, — сказал как новость. — Наказывать тебе ничего не буду, ты у меня умница… За меня не беспокойтесь, живите хорошо.

— Папа, вы чаще пишите с фронта.

— Добре, доченька.

Мужчины, сидевшие на кухне, разобрали свои котомки и переминались у порога — ждали, когда Петр Сергеевич распрощается. Все четверо, видимо, очень спешили.

— Папа, берегите себя!

Во дворе злобно залаяла Жучка: кто-то стучался в калитку. Мать вышла и вернулась с письмом в руках.

— Из Москвы… — сказала отсыревшим от слез голосом, недоуменно, на вытянутой руке вглядываясь в адрес.

— Из Москвы? От кого? — удивился отец.

Это был пакет из библиотечного института. Приемная комиссия возвращала Наташины документы с приложением отпечатанной на машинке сопроводительной бумажки: