Сергей Фетисов - Хмара

Прежде чем выйти, Дарья Даниловна сказала Никифору, указывая на гостя:

— То наш человек, Митя. Верь ему.

Недоумение Никифора перешло всякие границы. Почему Дарья Даниловна оставляет их наедине? О чем дядько Панас хочет с ним говорить? И кто он такой, в конце концов?

Дарья Даниловна ушла. Усатый гость плотнее приткнул на окне светомаскировку, из-под густых лохматых: бровей взглянул на Никифора. Это был пытливый, взвешивающий взгляд пожилого, умного и очень усталого человека.

— Почнем? Чи ще почекаем? — чуточку насмешливо спросил Панас, и глаза у него утратили сосредоточенно-изучающую напряженность. Заметив, что его собеседник плохо понимает по-украински, он перешел на русский язык с ярко выраженным украинским произношением: — Я из Никопольского подпольного комитета ВКП(б)… Сидай, сидай, — замахал он руками, потому что Никифор вскочил, уронив табуретку.

— Мы сами думали связаться с вами, — сказал Никифор, когда прошли первые минуты замешательства и он вновь угнездился на табуретке. — Только не знали, как это сделать…

— Откуда ж вы знали о нас? — заинтересовался Панас.

— Как откуда? — искренне удивился Никифор. — Это ж все знают! Эшелоны под откос летят, баржи с хлебом тонут — слепому видно, чьих рук это дело!

Дядько Панас слушал и с улыбкой, прятавшейся в вислые, запорожские усы, кивал головой. Прищурившись, спросил:

— Много людей в вашем ДОПе?

Никифор искоса взглянул на гостя, замялся: на этот вопрос было страшно отвечать, он просто не мог говорить первому встречному, и почему он должен верить, что сидевший перед ним человек действительно представитель партийного комитета.

— Видите ли, — сказал он, и в голосе Никифора уже не чувствовалось прежней доверчивой радости. — Пусть меня вызовут на комитет, там я и скажу.

Дядько Панас не проявил недовольства. Он по-прежнему улыбался, покручивая кончики усов и благожелательно поглядывал на Никифора.

— Це добре! Дуже добре та гарно! — приговаривал он. — И бойовий ты юнак, як я бачу!..

Никифор пожал плечами: какой есть, такой есть! Не о нем сейчас речь.

— Ладно, — посерьезнел дядько Панас, — хучь обижайся, хучь нет: то я тебе маленькую проверку устроил — на болтливость или на осторожность, как тебе будет угодно. Осторожность в нашем деле прежде всего нужна.

Не обращая внимания на краску, выступившую на лице Никифора, он продолжал деловым тоном;

— Точнее количество членов вашей организации мне незачем знать. А приблизительно я знаю. От Дарьи Даниловны знаю. Ты не насупляйся, — доброжелательно проговорил он, заметив недовольство Никифора. — Она имеет основания мне доверять, поэтому и рассказала. И как ты появился здесь, рассказала. Мы с Дарьей Даниловной не первый год знакомы. Я в райкоме работал, а она передовой лайковой была.

— А как ваша фамилия? — спросил Никифор.

— Який швыдкий! — удивился гость. — Я тоби казав: кличь дядьком Панасом, и вся тут фамилия.

На этот раз пришла очередь развеселиться Никифору: отказ, который он получил, развеял у него остатки недоверия.

Между тем Панас, как истый украинец, в моменты наибольшего напряжения невольно переходивший на родной язык, продолжал:

— Щоб тоби ясно було, як сюды попав, то скажу: попав случайно. До Дарьи Даниловны правився, як до старой знакомой, надию мав, що она поможе розшукать людей, яки автомашины взорвалы та листовки распространяют. Ан попав в самую точку. Чулы мы про вас у Никополя, чулы, — говорил он с видимым удовольствием. — Молодцы! То дуже гарно, що вы почалы битву с немчурой та ихними прихвостнями, хай воны подохнуть! Мы там диву давались: знаемо, що в сели ни одного коммуниста не зусталось, а организация е!..

Разгладив усы, Панас продолжал дальше:

— У меня поручение до вашей организации: нам треба вашей допомоги в одном дили. А дило ось яке. Колы наши отступалы, то на птицеферми колгоспу «Вторая пятилетка» заховалы в землю оружие. Шо за оружие, скильки и де воно заховано — того зараз нихто не знае. Але точно: заховано в бочках. Так мени партийный горком поручив разузнаты: що за организация в Знаменке и, якщо можно, привлечь её к розыску оружия.

— Мы это сделаем, товарищ Панас! — горячо откликнулся Никифор.

— То не так легко, — охладил его гость. — Надо робить тайно, щоб нихто не бачив.

— Мы все там перекопаем, а оружие найдем, — решительно заявил Никифор.

— Вот и неправильно, — спокойно сказал Панас. — Як вы начнете копать, то на следующий же день следы ваши обнаружат, полицаи установят наблюдение и — прощай оружие!

— А как же иначе, если не копать? — озадаченно пробормотал Никифор.

— Я вам ось шо предлагаю, — сказал Панас. — Поделайте железные щупы, тонкие, острые, и проверьте каждый квадратный метр в помещениях птицефермы и вокруг. А когда найдете, то не сразу откапывайте, а пошлите своего хлопца в Никополь по такому адресу, запоминай: Извилистая, 28, Ксана Петровна Довженко. Пароль: «Мне сказали, у вас сдается квартира?» Отзыв: «Сдается, но только для бездетных». Нет, нет, — погрозил пальцем Панас, видя, что Никифор вытащил блокнот. — Никаких записей! Запомни наизусь.

Никифор трижды повторил, чтобы запомнить адрес и пароль с отзывом.

— Такой же пароль и отзыв, если до вас, сюда вот, придет наш человек.

Никифор понимающе кивнул.

— Теперь ось яке дило, — сказал Панас. — Дарья Даниловна посвятила меня в ваши успехи, и скажу я тебе, Митя, що не все нравится мне. Хлеб утопили — молодцы! Машины взорвали — молодцы! А насчет паники, которую зробылы в годовщину оккупации, то я не скажу, щоб гарно було. Давай рассудим с тобой толком: та паника на базарной площади, кому вона нужна, яка от ней польза? Молчишь? Ну то-то! Я вот, грешным дилом, так думаю: польза була б, якбы народ послухаа того гебитса, як вин бреше. Каждый поняв бы, шо вин бреше! А нам того и треба, щоб народ разглядел, де правда, а де брехня. А ще тоби скажу, не наш то метод сеять панику и слухи. Коммунисты всегда боролись за правду и говорили народу правду. И впредь будем тики так! То тебе крепко надо запомнить. Ты же комсомолец?

— Да, — ответил Никифор.

— А в организации вашей много комсомольцев? Не о количестве пытаю, хай то буде военна тайна, а о процентном соотношении, понимаешь?

— Большинство, — сказал Никифор.

Панас довольно улыбнулся и произнес свое любимое:

— То дуже добре.

Отхлебнув глоток из чашки, он продолжал:

— Листовки распространяете — опять скажу: молодцы! Только для каких надобностей у старосты на квартире листовку прилепили? Геройства ради? Пустое то геройство…

Что мог возразить на это Никифор? Ничего.

— А хлеб в скирдах вы прозевали, — говорил Панас. — Могли бы поджечь, когда молотьба шла. Да и сейчас кое-где скирды стоят, не все обмолотили.