Сергей Фетисов - Хмара

Потом, когда Семен поел и Лида вымыла посуду, они уселись друг против друга у люльки Николеньки. По очереди делали мальчику «козу рогатую». Николенька весело сучил ножками и смеялся, показывая прорезавшиеся молочные зубки.

Мать на минутку вышла во двор. Семен привлек к себе Лиду и поцеловал в губы, прошептав:

— Я так соскучился по тебе… Очень хочется быть с тобой всегда, солнышко мое!.. Давай откроемся твоим родным и будем жить вместе. Давай?

— Чудной ты, Сеня, — говорила она нараспев, упираясь ему в грудь руками. — Право, чудной! Не могу же я, мужняя жена, да снова выходить замуж без развода? И проверить нам свою любовь надо. Вдруг ошибка? Как у меня с Николаем было… Я не переживу тогда…

— Все будет хорошо, поверь, — уговаривал он, забыв обо всем на свете.

— Сема! Милый ты мой! — покоренная его ласками, низким голосом воскликнула Лида. — Ты думаешь, мне не хотелось бы быть с тобой? Моя на то добрая воля, не отпустила бы тебя из хаты, — она прижалась к нему, уткнувшись носом в сгиб между шеей и плечом, и теплое дыхание щекотало ему кожу. — Но пойми ты, нельзя сейчас! Я хочу, чтоб у нас все было хорошо, по закону, чтоб мне ни перед кем не пришлось краснеть. Подожди, милый, проверь себя и меня, и… Не думай обо мне плохо.

Со двора вошла мать. Они, стараясь скрыть свое замешательство, разом склонились над кроваткой уснувшего Николеньки.

Время летело на крыльях. Мать еще несколько раз отлучалась во двор. Пришла и ушла Анка Стрельцова.

Лида и Семен почти не обратили на нее внимания, зато не спускали друг с друга глаз. В эти минуты ничто не было так важно, как их глаза, их слова, их руки, ставшие такими гибкими и осторожными.

Поздно вечером явился Алексеич. Он ездил в плавни за дровами и очень устал.

Дольше оставаться Семену в гостях было неудобно. Он попрощался и ушел, унося с собой несказанную прелесть последнего, торопливого — в сенцах — поцелуя Лиды.

К вечеру мороз окреп, и снег звучно похрустывал под ногами. Решительным и сильным чувствовал себя Семен, шагая знакомой дорогой, таким сильным, что мог при надобности своротить, пересыпать лопатой Мамай-гору. «Лишь бы тебя, милая, беда не коснулась! — растроганно думал он. — А со мной ничего не случится. Я в огне не сгорю и в воде не потону…»

Всю дорогу думал он о том счастливом дне, когда он и Лида навек соединят свои жизни.

Не знал Семен, что этому не суждено сбыться. Не чуял, что беда уже стоит на пороге и машет совиными крыльями.

Беда приходит всегда неожиданно. И как бы ты ни готовился её встретить, она все равно подкрадется, словно вор из-за угла. Даже на фронте так: идет солдат в атаку и знает, что его могут убить, но не верит этому. Не верит, и все тут! И когда солдата смертельно ранят, это всегда бывает для него неожиданностью.

Знали доповцы, что их работа сопряжена с риском и опасностями. Однако шли навстречу им, в глубине души не веря в беду. Чем дальше, тем больше укреплялось это чувство, потому что все их начинания кончались благополучно.

Много тревожных дум передумал Никифор, ворочаясь ночью на соломенном матраце в хате Баклажовых. Сказать правду, в первые минуты после рассказа Берова он растерялся. Не от страха за себя. Он привык к постоянным опасностям, если только вообще к ним можно привыкнуть. Боялся за организацию, с таким трудом созданную. На нем, как на руководителе, лежала ответственность за судьбу каждого доповца и за организацию в целом.

На следующий день после ареста Лущик Никифор послал одну из сестер Баклажовых — Нину с запиской к дальней Наташиной родственнице. В записке просил разъяснений: кто такая Веретенина и кого из допэвцев она знает? Ответ, который принесла Нина, успокоил. Провал Лущик, арестованной ольговскими полицаями, выглядел случайностью. Однако предосторожности ради Никифор написал приказ, в котором всем членам ДОПа предлагалось подготовить себе убежище на случай арестов, а все уличающие материалы уничтожить или спрятать в надежном месте. Нина Баклажова обошла всех руководителей групп и познакомила их с приказом. Каждый поставил внизу свою роспись-кличку. Всего было семь подписей. Эти семь представляли костяк организации, за ними стояли рядовые члены ДОПа.

Прошел день, второй, третий… Новых арестов не последовало. Это еще больше укрепило уверенность Никифора, что провал Лущик случаен и что прямой опасности для организации пока нет. Никифор через Катю, младшую из сестер Баклажовых, пригласил к себе Орлова. Вдвоем они долго обсуждали положение дел и пришли к выводу, что необходимо организовать вооруженный налет на больницу, освободить Лущик и перевезти её из Знаменки в хутор Михайловский. В боевую группу для операции «Красный крест», как назвал её Орлов, включили Петра Орлова, Никифора Тараскина, Семена Берова, Андрея Тяжлова, Михаила Мельникова, Афанасия Рогулина, Анатолия Солен. Руководство операцией взял на себя Орлов.

— Только скорей, — попросил его на прощанье Никифор. — Здесь не то что день — час дорог.

— Понимаю, — ответил Орлов. — Разведку сделаем через Андрея. Думаю, что завтра к обеду он даст самые полные данные о состоянии Нюси вместе с планом больницы. Вот оружие надо приготовить. Не возьмешься ли ты за это?

— Могу. Завтра вечером винтовки и гранаты будут в слесарной мастерской у Берова. Лошадей обеспечит Миша Мельников. У него с конюхами знакомство.

— Тогда завтра ночью… Решено?

— Да. Будь осторожен!

Когда за Орловым захлопнулась дверь, со двора вернулись сестры Баклажовы, наблюдавшие за улицей.

— Что ж вы в темноте сидели? Коптилку бы зажгли, — заметила Нина.

— В темноте, Нинок, оно получше при нашем положении, — ответил ей Никифор.

Смешливая Катя фыркнула.

— Вечерять зараз будем или маму подождем? — спросила Нина.

— Вы как хотите, — сказал Никифор. — А я сейчас схожу до одних знакомых, вернусь часа через три. Ужина не оставляйте. И спать ложитесь без меня, только дверь не надо закрывать на засов.

Нахлобучив до бровей старенькую ушанку, Никифор ушел. Но через три часа не вернулся.

Не явился и на следующее утро.

Прийти на известную полицаям квартиру, зная, что те могут нагрянуть в любой момент, было непростительной оплошностью. Притупилось, должно быть, у Никифора чувство осторожности под влиянием неизменных, сопутствовавших ему удач.

Когда постучались полицаи, Никифор сидел на кухоньке вместе с Дарьей Даниловной и пил морковный чай. При первых ударах в наружную дверь он дунул на светильник. В темноте быстро натянул ватник, нахлобучил шапку.

Сразу понял, что это полицаи. Кроме них, никто не стал бы стучать так уверенно громко.

— Я в кладовке спрячусь, — шепнул он Дарье Даниловне. — Открывайте, но спросите сначала: кто и зачем? Затяните время…