Войцех Ягельский - Башни из камня

Странное чувство испытал я, увидев Хусейна по телевизору. Еще вчера мы беседовали, развалившись на диване в гостиной Исы, пили чай, курили. А сегодня в вечерних новостях показали, как российские солдаты заталкивают Хусейна в наручниках в тюремный фургон.

В багажнике машины Хусейна нашли двести пятьдесят экземпляров повстанческой газеты «Ичкерия». Офицер в теленовостях гордостью сообщал, что солдаты его поста нанесли бунтовщикам тяжелый удар.

Иса сходил с ума от злости. Наверное, немного боялся, что во время допросов приятель не выдержит и расскажет россиянам о квартире Исы, где регулярно собирались министры и депутаты повстанческого правительства. Хусейн, внешне похожий на борца-супертяжа, был не только депутатом чеченского парламента, но и бывшим адъютантом повстанческого президента Аслана Масхадова. Иса порекомендовал мне его в проводники как человека доверенного, с большими связями. Попав в руки россиян, Хусейн не только рушил мои планы, но — по мнению Исы — ставил под сомнение его авторитет и достоинство.

Иса Мадаев говорил, что он в своей деревне король. У него не было никакой официальной должности. Да и о какой должности могла идти речь во время страшной войны?! Я пытался понять, чем занимается мой хозяин и проводник, каким таким чудесным образом добывает деньги, позволяющие выживать день за днем не только его многочисленному семейству, но и целой армии дальних родственников и приятелей.

С самого рассвета, тут и правда какого-то бледного и хилого, дверь нашего дома не закрывалась ни на минуту. Иса вел визитеров в гостиную, плотно прикрывая дверь в комнату, где прятал меня.

Лейла, жена Исы, заваривала чай, угощала конфетами. Из-за закрытых дверей долетали возбужденные голоса, иногда смех. Гости выходили. Лейла настежь открывала окна, выгоняя из дома тучи сигаретного дыма. Но через минуту снова кто-то стучал в дверь или звал Ису прямо с улицы.

Иногда Иса велел сыновьям приготовить к дороге доживающую свой век волгу и исчезал до конца дня. Ни секунды не сидел без дела, но трудно было назвать работой то, чем он занимался.

Как-то я спросил Ису, где он пропадает целыми днями. — Управляю деревней, — бросил он, как будто немного удивившись вопросу.

Управляет деревней, вот так вот!

Не правили деревней российские солдаты, расположившиеся в разрушенном и разворованном цементном заводике! Ни поставленные ими чиновники новой администрации! Ни даже партизаны, которые днем укрывались в соседних лесах, а ночами пробирались в деревню. Правил Иса, не имея ни своей армии, ни бюджета, ни даже печати! Это к нему, а не в военную комендатуру или сельское правление шли люди за советом и помощью, его слушали, его решения соблюдали как закон. Без его ведома и согласия в деревне не могло абсолютно ничего произойти.

Власть Исы в деревне объяснялась тем, что его род правил Чири-Юртом очень давно, похоже, веки вечные. Исе не приходилось избираться или ждать назначения. Он получил деревню в момент рождения. Так же, как его старший сын Аслан получит ее в свое распоряжение, когда отец сочтет нужным или уйдет в другой мир. Готовясь к роли наследника, Аслан окончил университет, пошел добровольцем в российскую армию, по настоянию отца воевал на прошлой войне, наконец, женился, осел, стал уважаемым человеком. Если не совершит какой-нибудь ошибки или проступка, который жители деревни сочли бы позорным, он, несомненно, станет следующим деревенским королем, юрт-да.

Иса олицетворял традицию, а она у кавказских горцев значит намного больше, чем власть учреждений, закон и даже религиозные заповеди. Традиция делит людей на своих и чужих, ревностно защищает свободу общины от покушений тех, кто ей угрожает.

Он был потомком свободных крестьян и воинов, много веков назад свергших своих князей и с тех пор руководствовавшихся извечным кодексом чести, а любую власть считавших чуждой, враждебной.

Эта чуть ли не бунтарская страсть к независимости так и не позволила кавказским горцам объединиться, создать собственное современное государство с президентом, министрами, судами, полицией. Иса олицетворял собой традицию, священный закон кровной мести, которая может длиться целых двадцать поколений, родовую солидарность и справедливость, требующую защищать родственников от всех остальных. Карать их за совершенные преступления самым суровым образом, но в собственном доме.

До войны Иса, хоть в делах деревни всегда имел решающее слово, работал заместителем директора цементного завода, превращенного теперь в российские казармы.

Когда началась предыдущая война, Мадаев создал из своих рабочих и служащих партизанский отряд, который в основном, правда, защищал деревню, но и в осажденной столице сражался.

На вторую войну Иса, однако, не собирался. Не объявил в деревне и набор в новое ополчение. Даже тогда, когда россияне снова подошли к Грозному, а бомбы с их самолетов начали взрываться в предгорьях. Как-то ночью российские артиллеристы обстреляли из пушек дома на краю его деревни. Похоже по ошибке, потому что на этот раз старейшины не позволили партизанам прятаться в Чири-Юрте и вообще там появляться. Те, кто выскальзывал из осажденного города и спешил в горы, в зимние убежища, не останавливались здесь даже поесть. Тогда почему же россияне стреляли? Может, просто напились, а может, это все-таки был знак, что на этот раз деревня так легко не отделается от войны, что и ей придется заплатить причитающуюся дань.

В ту ночь, когда на деревню упали первые снаряды, из Чири-Юрта сбежал войт с семьей. На следующий день местные жители, а также беженцы, которые в последнее время целыми толпами стекались в Чири-Юрт из соседнего Грозного и все чаще подвергающихся бомбежкам горных аулов, пришли к Исе, чтобы он в качестве юрт-да взял на себя переговоры с россиянами об условиях того, что одни называли миром, а другие капитуляцией.

По мнению Исы выторгованные на переговорах с российскими командирами условия были миром. В Чири-Юрте шептались, что Мадаев заплатил россиянам собранные с односельчан пятьдесят тысяч долларов. Купил на них обещание, что российские солдаты не будут ходить в деревню, а сам пообещал, что со стороны Чири-Юрта в сторону россиян не прозвучит ни один выстрел. Нашлись и такие, кто считал, что Мадаев переплатил. Но пятьдесят тысяч долларов это, наверное, неплохая цена за спокойствие и безопасность довольно большой деревни и ее нескольких тысяч жителей.

Договор то случайно, то намеренно не раз нарушался, но все-таки действовал, и еще больше укрепил ограниченную, зато реальную власть Исы. Он стал с этого момента незаменимым.

Деревня, умолявшая раньше о спасении, теперь, перестав бояться за свою жизнь, стала требовать от Исы большего. Зима, снежная и морозная, еще только с достоинством ступала по земле, упиваясь свом грозным величием, но люди уже мерзли, вырубали сады, чтобы согреться теплом горящих яблонь и груш. Беженцам в глаза заглядывал голод, они умоляли Ису выпросить у россиян хоть немного солдатского хлеба. Помоги! Договорись! Сделай!