Войцех Ягельский - Башни из камня

Голос у Масхадова был усталый, но он старался быть дельным. На вопросы отвечал в той очередности, как я их записал. Говорил: отвечаю на первый вопрос, теперь — на второй.

Что будет, если Россия не захочет вести переговоры? Ну, что ж, будет война. Но после каждой войны, даже столетней, наступает время мира. Все разумные люди видят, что эта военная авантюра в Чечне может закончиться для России только плохо. Я говорю это не только как политик, но, прежде всего, как солдат. Никто еще не выиграл войны с партизанами, ни одна держава, ни один режим, ни одна армия. Ни во Вьетнаме, ни в Алжире, ни в Афганистане. Не будет победы над партизанами и в Чечне. Трагедия заключается в том, что сам российский президент, Путин, не хочет в этом признаться. Боится, предпочитает отодвигать в сторону проблемы, откладывать все на завтра. Но если россияне не согласятся на мирные переговоры, мы готовы сражаться с ними до конца.

Заслушавшись голосом Масхадова, Иса, казалось, уже не помнил об отказе встретиться. Улыбался, не отрываясь от магнитофона, с таким видом, как будто хотел сказать: ну, ну, все-таки тебе удалось, ты все-таки настоял на своем. Неужели он ничего не понял? Может, хотел поднять мне настроение, а может, просто радовался при мысли, что избавится, наконец, от необходимости держать у себя доставляющего столько хлопот гостя.

Мойрабочий день… Что ж, скрываюсь от врагов так же, как они скрываются от меня. Думаю, они меня боятся больше. Никогда не провожу в одном месте больше двух дней. Уже восьмой год не ношу другой одежды, кроме полевого мундира. Все время перехожу в другие окопы, все время меняю тайники. Иногда ночую в тайнике буквально в двухстах — трехстах метрах от российских постов и даже штабов. Иногда приходится прятаться от бомб и пушечных снарядов. Располагаю на территории Чечни несколькими канцеляриями, откуда руковожу деятельностью моего правительства. Поддерживаю постоянный контакт с моими представителями за рубежом. Ежедневно говорю с ними по телефону, согласуем действия, планируем, советуемся.

Масхадов не пользовался у Исы ни избыточным уважением, ни симпатией.

— Аслан тут как неприкаянный, — повторял Иса без нотки сочувствия, скорее с упреком. — Он здесь не пришелся ко двору. Он солдат, а не джигит. Жизнь прожил с уставом в кармане и рукой, привыкшей отдавать честь.

Мы не террористы. Нам незачем прибегать к терроризму для борьбы с Россией. Это Россия старается убедить весь мир, что наша борьба за право на жизнь и терроризм — одно и то же. Наша война началась давно, раньше, чем мир услышал об Усаме Бен Ладене. Я не согласен с методами, которыми пользуется Шамиль Басаев. Здесь нет между нами согласия, но и он никакой ни соратник Бен Ладена. Басаев — воин, мститель, считающий принцип око за око наиболее действенным в нынешней ситуации. Но это не тот путь. Если бы удалось принудить Басаева к подчинению и использовать всю его энергию в борьбе другими, моими методами, мы бы достигли значительно большего. Я против убийства невинных мирных жителей. Как человек военный я не смог бы послать солдата исполнять миссию смертника. Это противоречит моему характеру. Но даже камикадзе, которые ищут смерти и жаждут нести смерть, должны соблюдать дисциплину, подчиняться приказам, атаковать только те цели, которые им укажут командиры. Исключительно военные цели.

По мнению Исы проблема Масхадова заключалась в том, что он все меньше приносил пользы. Продолжал оставаться невольников всего, что когда-то определило его жизнь, ему не хватало отваги, силы, а может и воображения, чтобы сбросить это бремя. Он не смог освободиться от собственной тени, а без этого не мог сделать какой-то новый решительный шаг.

Он уже доказал всем свою стойкость характера, мужество и героизм. Только людям от этого отнюдь не легче. Наоборот, с каждым днем войны и оккупации росло число разочарованных, растерянных людей, которые, оставаясь верными избранному ими самими президенту, ожидали от него чего-то другого, кроме героизма. Повседневные тяготы, страдания, физическая угроза уничтожения и желание выжить любой ценой привели к тому, что героизм перестал считаться высшей ценностью.

Пока еще не было открытого недовольства. Иначе люди давно отвернулись бы от Масхадова и его партизан. Но уже появилось, зрело сомнение, действительно ли лесные и городские партизанские вылазки, подполье и конспирация являются самым эффективным способом выживания.

Злой дух Басаева, как проклятие, постоянно преследовал Масхадова. Что бы он не делал, Шамиль все равно оставался воплощением героического, неистового джигита, который не знает, что значит не воевать, для которого война — родная стихия.

Настаивая на приоритете героизма, Масхадов отталкивал от себя и своего дела тех, кто в Шамиле, его себялюбии и безответственности видел причины всех несчастий. Но, отказавшись от него, Масхадов перечеркнул бы все, чего достиг, и навлек на себя самое страшное обвинение — обвинение в предательстве.

Опять этот вопрос! Управляю ли, командую ли, слушается ли меня кто-нибудь? Почему вы, журналисты, постоянно спрашиваете, владею ли я ситуацией? Мне тяжело отвечать на такие вопросы. Тяжело это слушать. Молю Аллаха дать мне силы и терпение дотянуть до конца этого разговора. Так было и во время первой войны, то же самое теперь. Как же тогда получилось, что ничего не контролируя, этот Масхадов два года оказывал сопротивление мощнейшей российской армии во время первой войны, и продолжает бороться на второй?!

Мы договорились с Исой, что на следующий день он поедет на рассвете к Халиду в Старые Атаги и сообщит ему о моем решении остаться и ждать встречи.

Накануне вечером, приводя в порядок свои записи, я переписал в блокнот из порванной газеты высказывание вечного российского диссидента Сергея Ковалева о Масхадове.

«Масхадов — личность трагическая. Очень рассудительный, толковый, достаточно осторожный, замкнутый в себе человек. Недоверчивость характерна для большинства чеченцев, жизнь их этому научила. А в Масхадове, кроме того, крепко сидит российский полковник, воспитанный в окружении, которому искренность и открытость были чужды. Он прагматик — не ввяжется в авантюру или ссору в защиту своих интересов, прежде чем не оценит все обстоятельства. Но до гражданской войны не допустил. Масхадов — человек даже чересчур ответственный. Чересчур, потому что руководитель не имеет права быть пассивным невольником обстоятельств и ситуаций. А Масхадов в какой-то мере именно так себя и повел. Несчастье и вина Масхадова, если вообще можно говорить о какой-то вине, заключается именно в том, что он никогда не решился пойти на риск. Говорят, что он был слабым президентом, что его власть была фикцией. Действительно, особой эффективностью его президентство не отличалось. Но сегодня, когда идет война, он для чеченцев важнее, чем в мирное время. И, похоже, только наши глупцы в Кремле не понимают, что никто кроме него не годится, чтобы сесть за стол переговоров. Что ж, наши власти, как всегда, опять выбирают худшее из возможных решений».