Дмитрий Холендро - Чужая мать

— Мы сдали в серию новую машину... Для нас — можно сказать — исторический момент. (Аплодисменты.) Все мы знаем, что в эту машину много своего ума и сердца, да, да, и сердца, вложил инженер Юрий Евгеньевич Нефедов. Завком и дирекция этого не забыли. Позвольте мне вручить Юрию Евгеньевичу ордер на квартиру в нашем новом доме! (Аплодисменты.)

И, вручив маленький листок, Нерсесян пожал Нефедову руку так, что тот перекривился, не отпуская другой руки от сердца, а улыбающееся лицо его было серым.

Первым подошел ливенский директор-здоровяк:

— Ну, и слава богу!

— А навес поставили? — спросил Нефедов, морщась.

— Пока нет.

— Я в министерство напишу, — сказал Нефедов и тоже похлопал директора по плечу, как тот его. — Я теперь завелся.

Его окружили, жали руку, а один, молодой, попросил:

— Дайте посмотреть.

Нефедов отдал ему свой ордер, и парень стал смотреть, а другие желали веселого новоселья. Ах, как было хорошо на душе! Он сам потом не раз удивлялся своим удачам, свалившимся на него пугающе дружно. И чтобы поверить, что это — не выдумка, а правда, старательно вспоминал и некоторые огорчения. Ну, например...

Застенчиво улыбаясь, Нефедов пригласил на новоселье Охрименко, но тот досадливо пожал высокими плечами:

— Давай в другой раз. Жена с кем-то договорилась на Новый год. С женой директора, кажется... Неудобно, сам понимаешь.

— А ты — как? — спросил Нефедов другого инженера.

— У нас родственники десант высаживают!

Тогда Нефедов с надеждой повернулся к юноше, которому еще был должен три копейки за газировку:

— А ты?

— В компахе я, Юрий Евгеньевич.

— Люсе привет передай.

— Люське? А я ее зарыл.

— Как? — испугался Нефедов. — Что с ней?

— Да ничего. У меня уже другая гёрла!

Гости издалека, остановленные телеграммами, само собой, не приехали, и так получилось, что в новой нефедовской квартире тесным кругом собрались в эту новогоднюю ночь лишь Царевна, Заяц, Волк и Баба-Яга. Все семейство натянуло на себя картонные маски, и на пустой стене творилось тоже что-то нереальное: пламенное солнце выглядывало из воды, красная лягушка раскорячкой застыла в прыжке, а вокруг нее рдели кувшинки...

Это Баба-Яга показывала слайды.

— Как же ты лягушку так близко сняла, боже мой! — изумилась Царевна голосом Марьи Андреевны.

— Так она по шейку в воду забралась, — ответил Волк, незаметно посасывая под языком таблетку.

Заяц повернул ушастую голову к проектору и потребовал:

— Мама! Покажи главное!

— А отсюда начинается Волга! — сказала Баба-Яга. — Смотрите.

Стена стала поляной с березами, а под ними расцвел Волжский терем. А потом — узкий, горбатый мост выгнулся через ручей, и Заяц крикнул:

— Первый мост через Волгу! Папа, смотри! Ты ведь тоже не видел.

На мосту появился человек в шортах и панаме, с целлофановым пакетом в руке.

— Интересный мужчина, — заметила Царевна.

И в это время раздался звонок в дверь. Вера потушила проектор, сдернула маску, побежала открывать, по дороге включив в комнате свет. Вспыхнули вовсю две сильные лампы, прикрытые плафоном, сделанным как бы из мрамора. Этот плафон принес и подвесил сегодня сам Юрий Евгеньевич.

Вера вернулась и весело сообщила:

— Косухиных спрашивали. Этажом выше. Ой, без четверти двенадцать. За стол! Бабушка!

— Бегу, бегу! Несу!

Бабушка принесла шампанское и стукнула донышком по столу, вокруг которого уже расселась семья. Юрий Евгеньевич взял бутылку и стал отворачивать проволоку. С лестницы доносились быстрые шаги и смех. Опять мимо, однако... Юрий Евгеньевич поболтал бутылку, объясняя, что так надо, потому что она из холодильника, в котором шампанское, заледенев, слишком успокоилось, и бутылка грохнула. Сразу послышался звон стекла, и мраморные осколки плафона посыпались на стол.

— Метко! — крикнул Женька, а бабушка рассмеялась:

— Где пьют, там и бьют!

А Нефедов, коротко — за недостатком времени — пожалев о плафоне, предложил, разливая шампанское по бокалам:

— Ну, бабушка, говорите тост. Вы у нас старшая.

И только успели налить лимонад Женьке, как часы забили гулко: дон, дон-н-н... Двенадцать раз!

— Что же мне сказать? — спросила бабушка. — Скажу, как от века говорили. С Новым годом, с новым счастьем!

Выпили, посидели, и бабушка напомнила:

— Ну, Женя, загулял! Новый год встретили, а теперь, — добавила она с особой торжественностью, — в свою комнату!

Женька допил лимонад, соскочил со стула и, услышав от бабушки, что, уходя, надо пожелать что-то самое важное родителям, шмыгнул носом у дверей:

— Хоть бы и в этом году вам путевку не дали!

И остались у новогоднего стола вдвоем, Нефедов с Верой, и молчали, пока он, с улыбкой глядя на нее, не пропел «Давай закурим, товарищ, по одной...».

— Отец эту песню часто пел. И другую, самодельную, про ястребков...

— Каких?

— Ястребками называли истребителей. А он служил в БАО...

— А это что?

— Батальон аэродромного обслуживания. Сам отец не летал, только готовил полеты. А пел о ястребках... — Юрий Евгеньевич подпер рукой подбородок.

Песню перебил звонок.

— Опять Косухиных, — еще веселей повторила Вера, вернувшись, но не увидела мужа на своем месте. Он стоял на стуле у стены и откручивал стрелки часов назад, пока не остановил на десяти минутах двенадцатого.

— Что ты делаешь? Прибавил уходящему году? Встретили раньше?

— Я же новатор, — слезая со стула, ответил Юрий Евгеньевич. — Сама сокрушалась, как Женьку уложить.

— А бабушка?

— Бабушка все знает.

— А меня не предупредил.

— Для шутки. Я ж люблю веселиться. Не похоже? — Юрий Евгеньевич подлил шампанского в бокалы и чокнулся с Верой. — И людей люблю. Ведь могли приехать к нам... Аркадий Павлович, Докторенко, солдат...

И Вера тут же бокал поставила.

— Юра! Кто поедет из Москвы, даже из Ливен... к нам, на новоселье? Да еще под Новый год! Нельзя же так. Деньги на дорогу тратить. Не дураки!

— Я бы поехал, — улыбаясь сказал Нефедов. — Я дурак.

— Чего ты хочешь от жизни? — вздохнула Вера. — Сам не знаешь.

— Знаю. Ничего такого особенного. Кроме одного... Чтобы все вокруг шло по-человечески! Ведь это от нас самих зависит.

— Само собой шло? Не пойдет. Пойми ты!

— Это я как раз понял.

— Давно, недавно? Что же ты молчал? От робости?

— Я? Собака, понимаешь, лает... как пушка! А я...

— Да, ты у меня храбрый, — сказала Вера.

— Думалось, очень маленький я... Ну, кто я? Никто! А оказалось... Если мы, маленькие, все... — И опять раздался настойчивый звонок. — Гляди, разбегались!