Филипп Капуто - Военный слух

На смену Первому Третьего пришёл 1-й батальон 1-го полка морской пехоты, который был выведен из состава своего родного полка на Западном побережье и передан в наше оперативное подчинение. После двадцатидвухдневного путешествия из Сан-Диего в Дананг новички шумно высадились с транспортного корабля, исполненные неуёмной энергии. По сравнению с морпехами из первого третьего они выглядели просто замечательно: лица румяные, из них просто пёрла жизненная энергия, которая накапливается благодаря ежедневным физическим упражнениям на свежем воздухе, восьмичасовому сну каждую ночь и трёхразовому приёму горячей пищи в день. Винтовки сияли так же, как их лица, форма накрахмалена и выглажена, все до предела «ганг-хо». Само собой, «ганг-хо». Не знали они ни дизентерии, сжимающей желудок, ни страхов, от которых съёживается сердце, ни призраков погибших товарищей, неотвязно живущих в памяти. И вот, прибыли они во Вьетнам — считай, война уже выиграна. Они собирались сделать это без посторонней помощи, 1-й батальон 1-го полка 1-й дивизии морской пехоты — дивизии, которая задала жару северным корейцам в Инчхоне, пустила кровушки китайцам у водохранилища Чаджинха и вышвырнула япошек с Гуадалканала. А теперь наследники этих победоносных традиций прибыли на новую войну — так себе война, «но другой ведь нет» — и они намеревались её выиграть, первые из первых и лучшие из лучших. Месяцы перестрелок холостыми патронами остались позади, они собирались сыграть в Большую игру. За время длительного пути через Тихий океан они наслышались о славном подвиге 7-го полка морской пехоты в битве в долине Чулай, когда американцы впервые участвовали во Вьетнаме в том, что можно назвать битвой. За три дня боёв в середине августа 7-й полк уничтожил элитный 1-й полк Главных сил Вьетконга. Солдаты 1-го полка морской пехоты были уверены в том, что будут воевать не хуже, если не лучше. Уверенность эта происходила не только от незнания ситуации, но и от их количества. Это был «жирный» батальон, то есть подразделение, укомплектованное по штатному расписанию или сверх того. Когда первый первого высадился на берег, в нём было тысяча сто человек.

Это был большой, красивый батальон, и увидел я их с теми же чувствами, что испытывает старик, когда глядит на человека, напоминающего ему о юности. Я вспоминал, какими были мы сами шесть месяцев назад. Их невинный энтузиазм меня и очаровал, и опечалил — я был очарован, потому что мне снова захотелось стать таким, и мне стало грустно от того, что они совсем ещё не знали, куда попали. А я знал. Я был бессменным статистиком полка. Я знал, что мне придется вписывать имена многих из них в бланки, размноженные на мимеографе, потому что я знал, что они идут не на ту войну, на какой сражались мы в период с марта до августа. Шла уже совсем не партизанская война. Наши патрули по-прежнему сталкивались с партизанами, но всё чаще и чаще мы вели боевые действия против регулярных солдат Главных сил, а в ряде случаев и против подразделений Северовьетнамской Армии. Я не знал, начал ли противник обычное для периода тропических дождей наступление, или нет. Я знал только, что наши батальоны удерживали участки такой ширины, что там по идее должны были стоять полки, что из-за погодных условий зачастую не могли взлететь наши самолёты и вертолёты, что были трудности с передвижением колонн снабжения, танков и тяжёлых орудий по размытым дорогам, что противник сражался всё упорнее, и что мы теряли всё больше людей. Экспедиционная война стала войной на истощение, затяжным противостоянием в грязи и под дождём.

Гордый, уверенный в своих силах 1-й батальон 1-го полка морской пехоты вступил в эту войну в сентябре и оставался там до марта, пока не завершилась кампания сезона муссонных дождей. После этого их отправили в Хюэ, а из Хюэ в демилитаризованную зону — вести ещё более тяжёлые битвы с северными вьетнамцами. К этому времени это был уже не жирный, а скорее тощий батальон, и их самоуверенность уменьшилась пропорционально потерям. За шестимесячную кампанию суммарные потери батальона составили четыреста семьдесят пять человек убитыми и ранеными. Более половины из них залатали и снова отправили в бой, некоторых за новыми ранениями. Чуть менее двухсот человек составили невозвратные потери — убитые, списанные по инвалидности, либо раненые и госпитализированные на длительные сроки. Получалось по восемь человек в неделю — уровень сокращения личного состава, немного не доходивший до такового (десять человек в неделю) во многих британских батальонах на Западном фронте в 1915 году и в начале 1916-го.

Шла уже другая война. Интенсивность потерь возросла до такой степени, что гибель людей и увечья казались уже совсем обычным делом. За первые два месяца, с середины сентября до середины ноября, батальон потерял двести сорок девять человек. Убыль личного состава. Убыль личного состава, виною которому был противник и мы сами. Ганшип «Хью», который вылетел поддержать огнём роту, зажатую в засаде, а в итоге поддержал огнём вьетконговцев, зайдя на бреющем на морпехов. Транспортный вертолёт, который упал, попав в грозу во время муссонного дождя. Бронетранспортёр, который сдавал назад, выходя из-под миномётного заградительного огня, и раздавил морского пехотинца, лежавшего на дороге. В общем и в целом я составлял в среднем семьдесят пять-восемьдесят отчётов в неделю. Это занятие стало частью моего ежедневного распорядка, монотонным как ровно льющий дождь, и в скором времени эти фамилии стали означать для меня не больше, чем фамилии в телефонном справочнике.

За одним исключением. 18 сентября я сидел за своим столом в палатке офицера по личному составу. Стояла послеобеденная жара, и пот с меня капал на бумаги, которыми я, как обычно, занимался. Зазвонил ЕЕ-8. Я поднял трубку. На том конце линии был лейтенант Джоунз, офицер по личному составу 1-го батальона. Он не представился, но заговорил бойскаутским шифром: «Крауд-Один? Я Баунд-Один. Твой Один-Альфа на месте?»

— Я Один-Альфа.

— Один-Альфа, у Баунд-Чарли-Два — два Гроза-Один и три Гроза-Два. Как понял?

По-английски это означало, что во 2-м взводе роты «С» двое убитых и трое раненых.

— Обожди секунду, — ответил я.

Я встал и вытащил бланки учёта потерь из патронного ящика, приспособленного для хранения папок. Усаживаясь снова на место, я сказал: «Ладно, валяй».

— Сначала сообщаю Гроза-Один.

— Понял. Начинай.

Первым убитым был санитар. У него было пулевое ранение, сквозное, в голову.

— Так, это был первый, — сказал Джоунз, закончив с санитаром. — Фамилия второго — Леви. Лима-Эхо…

— А зовут как? Уолтер?

— Лима-Эхо-Виктор-Янки. Леви.

— Баунд-Один, зовут его Уолтер? — спросил я, выводя неровными буквами «Л-е-в-и» рядом со строкой, озаглавленной «ФАМИЛИЯ». Рука моя слегка дрожала, голос изменился.