Михель Гавен - Месть Танатоса

— Да как сказать, — молодой человек замялся. — Бои. Не до того было…

— И что же вы сейчас намерены с ним делать? — немка взглянула прямо в лицо санинструктора, глаза ее сердито блеснули.

— Не знаю, — растерялся тот, — попробуем завтра отправить в госпиталь. А там, может быть, в Москву, там помогут…

— В Москве уже не помогут, — резко заявила немка и выпрямилась. — Вы запустили ранение до такой степени, что ему уже нигде не помогут, кроме… Кроме как в Америке — за очень большие деньги, — продолжала она жестко. — Впрочем, ничего подобного ему даже гипотетически не грозит. Он просто не доживет ни до Москвы, ни тем более до Америки. Он даже до завтра не доживет.

— Что же делать? — побледнев, спросил санинструктор. — Помрет, значит…

Раздумывая, Маренн оглядела юношу с ног до головы, затем взглянула на капитана. Тот наблюдал за ней в напряженном ожидании. Солдаты тоже замолчали. Все смотрели на нее. Без перевода они поняли, что дела лейтенанта плохи, и искренне переживали. Не выдержав, санинструктор всхлипнул.

— Я же так выхаживал его, все, все испробовал…

— Ну, ладно, Леша, перестань, — капитан похлопал его по плечу, — известное дело, война…

— Ведь он, может, четыре года без отдыха, — говорил сквозь слезы санинструктор, — от самой Москвы, столько пережил. А тут… Вы понимаете, — он перешел на немецкий и схватил медсестру за руку, — Вы понимаете, что это для нас значит: ведь до победы осталось два дня, день, несколько шагов. И так глупо погибнуть… У него же ордена, награды — он воевал, он такой путь прошел. И на последнем рубеже… Ведь еще два дня, фрау, и жить будем, понимаете, вечно будем жить…

— Леша, успокойся, — сурово приказал ему капитан. Но Маренн заметила, что и на его глаза навернулись слезы. — Кому ты все это говоришь? Она же… Она же — не наша.

— Но тоже человек! — воскликнул санинструктор. — Должна же понимать. Нужна нам их Германия, пусть живут, как знают. А нам домой надо, к маме. Что ты его матери скажешь? Что он погиб, а ты на ступенях Рейхстага краковяк плясал?!

— Замолчи! — прикрикнул на него капитан. — Что она-то сделать может? Что она, светило? Да и есть ли у него мать…

Маренн внимательно посмотрела на них обоих. Затем снова склонилась над раненым.

— У Вас есть какой-то инструмент? — спросила она санинструктора. — Дайте.

Тот поспешно протянул ей щипцы.

— Вы вообще-то стерилизуете их? — недовольно поинтересовалась она. Капитан больно толкнул санинструктора в бок — юноша потупил глаза, пристыженный. Маренн осмотрела рану. Если немедленно оперировать, еще можно спасти. Но… Как оперировать? Ведь для этого надо нести раненого на второй этаж. И позволят ли ей его оперировать? Наверняка изъявят желание стоять рядом… А им ни в коем случае нельзя появляться на втором этаже. Но человек умирает — это ясно…

— Если немедленно сделать операцию — можно помочь, — сказала она санинструктору. — Вы согласны ассистировать мне?

— Я? — переспросил молодой человек неуверенно.

— Да, Вы. А кто же?

— Но Вы же…

— Я прооперирую его, — Маренн не дала ему высказать мысль о том, что она — всего лишь медсестра. — Вам повезло. Кроме Америки, такие операции еще делались здесь, в Шарите, — сообщила она и тут же уточнила: — Но со мной пойдете только Вы. Вытрите сопли. И пожалуйста, тщательно вымойте руки и обувь. Я повторяю, наверху — больные люди, им необходимы стерильная чистота, тишина и покой. Халат, перчатки и марлевую повязку я Вам дам. Остальные, — она строго взглянула на капитана, — будут ждать здесь. Помогите мне, — попросила она и сама взялась за край носилок. Санинструктор, заметно повеселев, подхватил с другой стороны. Вместе они отнесли больного в операционную. Капитан и его солдаты остались внизу.

Раненый открыл глаза, несколько мгновений смотрел на Маренн и снова закрыл.

— Alles gut, — донесся до него женский голос.

— Что с ним? — испуганно спросил у немки санинструктор. — Он умер?

— Нет, нет, что Вы! — успокоила его Маренн. — Теперь все самое страшное для него позади. Он спит. Завтра Вы отправите его в госпиталь. У него хорошее здоровье, раз он продержался почти неделю с таким ранением. Ваш парень быстро пойдет на поправку…

Санинструктор облегченно вздохнул.

— Вы по профессии медик? — улыбнувшись, спросила его Маренн.

— Нет, не совсем, — смущенно ответил юноша. — Я не успел доучиться. Ушел со второго курса.

— Давно воюете?

— Третий год.

— Ну, у Вас все еще впереди, — кивнула Маренн, — Вы полумили неоценимый опыт за это время. Я даже думала, что у Вас есть диплом. Вы хорошо работали. Спасибо.

— Правда? — санинструктор зарделся от удовольствия. — А мой профессор в Москве, когда принимал у меня экзамен, сказал, что я очень невнимательный, «беспорядочный», как он выразился, и из меня никогда не получится толкового хирурга.

— Я могла бы возразить Вашему профессору, — заметила Маренн, — и отрекомендовать Вас ему совсем с другой стороны. Увы, это невозможно. Думаю, когда Вы вернетесь, он сам обратит внимание, как Вы переменились. В лучшую сторону.

— Он погиб, — грустно ответил санинструктор. — Однокурсники мне писали, что санитарный поезд, которым он руководил, разбомбили «юнкерсы».

— Простите, — Маренн запнулась, но тут же продолжила: — Он воспитал достойного ученика. Ваш боль ной, — она указала на раненого, — пока пусть останется здесь Ему нужен покой. Сейчас его нельзя трогать. Я пригляжу за ним, а Вы спускайтесь к своему командиру. Вам нельзя долго находиться здесь, — мягко объяснила она. — В любой момент могут прибыть представители из Женевы. Придется объясняться.

— Да, да, конечно.

Даже забыв снять халат и повязку, санинструктор радостно сбежал по лестнице вниз. Его окружили со всех сторон, теребили за рукава, спрашивали:

— Ну как? Ну что?

— Жить будет! — воскликнул молодой человек, пританцовывая на месте. — Сто лет жить будет! Вот радость! А я, представляете, товарищ капитан, — широко улыбаясь, сообщил он командиру, — я впервые в жизни в такой операции ассистировал. Она сказала,что я все правильно делал. Даже похвалила. А сама она — ас. Тут ничего не скажешь…

— Так вот, учись, — проворчал капитан. — А всего-то лишь медсестра, вроде тебя. Хоть и старшая. Тогда какие у них хирурги? Ты бы разделся, смешно смотреть, — усмехнулся Козлов, оглядев юношу. Но чувствовалось, что и он доволен.

— А давай-ка, Барсуков, — весело предложил лейтенант, — неси гармонь. Слабо «Синий платочек» сыграть? Бог знает, сколько нам еще ждать здесь этих иностранцев.

Рядовой Барсуков развернул аккордеон. Едва заслышав знакомую мелодию, солдаты, обрадованные известием санинструктора, пустились в пляс.