Михель Гавен - Месть Танатоса

— Зажило, мадам.

— Я так и не вернулась в Вену.

— Я знаю, — он взял ее руку и поцеловал ее.

— Так вот каким Вы стали, — произнесла она, оглядывая его как будто вновь. — Никогда бы не подумала… Я помню, каким Вы были…

— Вы вспомнили меня?

— Конечно.

— Вот мы и встретились через десять лет, — продолжил оберштурмбаннфюрер и отвернулся, чтобы глаза не выдали слишком многого. — Но это еще не все, что я Вам сегодня принес. Возможно, сегодня такой день, что возвращается прошлое, фрау. Вот Вам реверанс от Мюллера: он извлек из своих сейфов бриллиантовую змейку с изумрудным глазком и счастлив вернуть ее Вам.

— Спасибо, — улыбнулась Маренн, — только прикрепить ее не на что. Платье осталось в лагере.

— Неправда. То — верно, осталось. Да и зачем оно Вам, пусть его донашивает жена Габеля. Я принес Вам другое, сегодня утром доставили из Парижа.

Оберштурмбаннфюрер раскрыл коробку. У Маренн захватило дух: легендарный «черный тюльпан» Шанель сверкал бриллиантовым блеском на французском бархате глубокого черного цвета, совершенно новом. О, Господи, ее любимое платье! Он достал его из коробки, легко встряхнул. Черные бархатные лепестки, скользнув, рассыпались по полу, потом приколол брошь и аккуратно положил на кровать.

— Надевайте его. Я хочу, чтобы сегодня Вы отправились на ужин в этом платье. И вот еще, — он взял из коробки еще что-то, — Ваши духи, «Шанель № 5». Все теперь должно быть как прежде, Маренн. А что до денег — не волнуйтесь, — предупредил он ее вопрос. — При желании стоимость этого наряда могут вычесть из первого Вашего жалования. Теперь Вы будете получать столько, что снова сможете позволить себе покупать туалеты от Шанель. Я жду Вас внизу.

Маренн была сражена. Она чувствовала, что была несправедлива к оберштурмбаннфюреру. Так, значит, все, что он сделал для нее, — это своеобразная дань прошлому, поворот вокруг оси.

Тонкий, почти невесомый бархат распустившихся лепестков черного тюльпана… Сколько воспоминаний сразу ожило во взбудораженной памяти: приятных, трепетных, грустных, горьких… А духи, ее любимые духи, духи, посвященные ей… Она и впрямь ощущала себя помолодевшей на десять лет. Как будто и не проносились эти годы, все самое плохое — позади. А впереди — только счастье, только счастье.

В мгновение ока Маренн почувствовала себя прежней-, принцессой Бонапарт, эрцгерцогиней фон Кобург, словно душа ее заново пробуждалась к жизни. Надев платье, она спустилась в гостиную. Ирма и Алик встретили, ее восхищенными взглядами. Отто Скорцени встал, подавая ей руку.

— Мама, — в восторге воскликнул Штефан. — Какая ты красивая, как в Париже!

Точно так же он сказал и тогда, в лагере, когда Габель вынудил ее надеть старое, растянутое платье, «увядший тюльпан», как она горько шутила, чтобы спеть для прибывшего из Берлина совсем неизвестного ей тогда оберштурмбаннфюрера СС.

«Ты что?! Ты разве не знаешь?! Это же сам Отто Скорцени!» «Как Ваше имя, юноша? — Отто Скорцени, мадам».

На этот раз их появление в «Кайзерхофе» произвело фурор. Алик и Ирма старались держаться в стороне, чтобы общество получше о разглядело красивую пару, которую представляли собой Скорцени и Маренн. Они оказались в центре внимания, они изумили всех.

Что за чудный цвет волос у этой дамы, которая прежде появлялась с Науйоксом и его женой, какое благородное лицо… Кто она? Новая пассия Скорцени? Ну и красавица!

Они сели за столик в самом центре — пусть вдосталь налюбуются. Маренн, как ни странно, совсем не чувствовала скованности теперь. Соединив прошлое с настоящим и обретя опору в самой себе, она, как говорят в музыке, поймала свою тональность.

Молодая женщина, встретившая в предыдущий раз Маренн враждебным взглядом, побледнела, как только они появились в зале, и… сразу же уехала. От Ирмы Маренн узнала, что это была Анна фон Блюхер — Скорцени недавно расстался с ней.

Позднее, когда зазвучал венский вальс, Скорцени пригласил Маренн танцевать. Ее глаза блестели, отражая море света, наполняющего зал, великолепие хрустальных люстр и… музыку ее души. Могла ли она вообразить всего месяц назад, голодная, измученная, выходя петь перед заезжим оберштурмбаннфюрером из Берлина, что всего несколько недель спустя она будет танцевать с ним в одном из самых дорогих ресторанов столицы новой Германии?!

«Как Ваше имя, юноша? — Отто Скорцени, мадам», — давний диалог вспоминался ей теперь как пароль, ведущий к спасению.

Поздно вечером оберштурмбаннфюрер СС Скорцени привез Маренн на виллу. Галантно попрощался, пожелав спокойной ночи. Вообще он держался корректно, даже несколько равнодушно, строго следуя выбранному тону — соблюдал дистанцию.

Но по его взгляду Маренн видела, что он любуется ею, она ему нравится. Впрочем, она понравилась ему еще тогда, в Вене, тогда он был совсем молод и простодушен и не скрывал своего восхищения принцессой. Каким он стал теперь? Сколько было у него женщин? И что связывало его с красивой, гордой девушкой, которая сразу же уехала из ресторана, как только они пришли?

Сегодня он не претендовал на постель. А что будет дальше? Как долго он будет изображать из себя благородного рыцаря? Должна же она чем-то заплатить за все полученные привилегии. Или он отдал дань прошлому, и только. Платить она будет кому-нибудь другому. У кого право первой ночи? У Гейдриха? У Гиммлера? У Шелленберга?

Маренн тихо рассмеялась: ни у кого. Она так нервничала по этому поводу, а вот первая ночь наступила и… она — одна. «Спи спокойно. Скоро поедешь в Швейцарию. Никому ты не нужна. Но все же Скорцени…» «Тот мальчик, которого она помнит в Вене, и этот молодой мужчина — день и ночь. Как он переменился! А она сама? Ведь и она теперь стала другой.

«Как Вас зовут, юноша?» Тогда он был почти влюблен. А сейчас? Она нужна ему для работы? Только для работы? «Что, радует тебя такое положение? Ты же хотела, чтобы только для работы! — Маренн иронизировала над собой… — Потому он и вел себя несколько холодновато, что Ирма передала ему твои слова о том,что не входило в условия. Наверное, он рассчитывал на другую встречу. Но все же принес веер и бальное платье от Шанель».

Несмотря на усталость и напряжение предыдущих ночей, Маренн почти не спалось. Все кружился перед ее глазами восхитительный, залитый светом зал: то ли Кайзерхофа, то ли Версаля, то ли Шенбрунна все смешалось в полудреме. Снова видела она темную аллею университетского парка и бегущего по ней юношу с окровавленной рапирой в руках.

«Я испортил Ваше манто, мадам». — «Это ерунда. Оно у меня не последнее…» Как все переменилось!

Да, похолодало настолько, что впору было надевать манто. Озеро сковал первый ледок, утки плавали в проруби. Отто Скорцени приехал к завтраку. Штефан поздоровался с ним просто, как со старинным другом, — он совсем не удивился тому, что оберштурмбаннфюрер из Берлина снова появился в их жизни.