Богдан Сушинский - Колокола судьбы

— Хорошо, — поднялся Андрей. Он не был сторонником перехода на «ты», но возражать не хотелось. Слишком много радости доставила ему эта встреча. — Сегодня у нас будет «штабной день». Решим, как действовать, где базироваться. Вы говорили о посылке. Письма моего отца там не оказалось?

— Только пакет от начальника Штаба украинского партизанского движения. В нем инструкция и приказ, — поднялся вслед за ним Колодный. — Вскрыть имеешь право только ты. «Вы», — поправил себя Колодный, вспомнив, что капитан не принял его условия.

— Значит, об отце вам ничего неизвестно? На фронте он? Жив?

— Что жив — это точно. Генерал-майор Громов…

— Генерал-майор? — переспросил Андрей. — Вы не ошиблись в звании?

— Лично я с генералами за руку не здороваюсь. Но сказано было: «генерал-майор». И еще сказали: «Ранен. В госпитале».

— Тяжело?

— Врать не стану: тяжело, — отвел взгляд младший лейтенант. — Нет, не то чтобы очень уж… Но достала война старика.

— За правду — спасибо.

— О вас ему сообщили. Сразу же.

— Господи, столько вестей в течение нескольких минут! Словно возвращаюсь из потустороннего мира.

— Товарищ младший лейтенант… — появились возле их пристанища Горелый и двое других десантников.

— Докладывай командиру, капитану Беркуту.

Горелый удивленно посмотрел на Колодного, потом на Беркута и, извиняясь, откашлявшись, доложил:

— Товарищ капитан, лес, что севернее нашей пустоши, обстреливают из артиллерии. Работают две батареи — не меньше. Партизанских орудий не засек.

— «Партизанских орудий»! — грустно улыбнулся Беркут. — Хватало бы дробовиков. Не существует здесь этих «партизанских орудий». Продолжать наблюдение.

— Да, забыл сказать, — снова заговорил Колодный. — В посылке для вас два комплекта обмундирования. На один расщедрилось командование. Другой, говорят, подарок отца. Передал вместе с пистолетом — немецким, трофейным, но с выгравированной дарственной надписью. Солдатский подарок. Вдруг пригодится.

— Ну, младшой, ты выдаешь свои новости, как старшина масло! Дрожишь над каждым граммом.

— Чтобы на дольше хватило! — весело пророкотал Колодный. — Выложил бы все сразу, стало бы неинтересно.

К полудню в лесу между Волянами и Горелым началось настоящее сражение. Сюда, до Лазорковой пустоши, отчетливо доносилась артиллерийская пальба и сплошной вал автоматной стрекотни.

Но самой большой неожиданностью для Беркута явилось то, что через час после начала операции в бой была брошена авиация. Андрей видел, как три самолета, один за другим, разворачивались над их плато и, надрывно ревя моторами, заходили на бомбежку леса.

После трех таких заходов на смену бомбардировщикам пришли два звена штурмовиков. Эти утюжили лесную крону с особым остервенением, сменяя друг друга и налетая с разных сторон. Они обрушивались с большой высоты, зная, что усиленный лесным эхом вой их моторов действует на психику не меньше бомб и пулеметных очередей.

Заметив на плато кошару, полуразрушенный загон для овец и чабанскую хижину, один из штурмовиков отклонился от курса и прошелся пулеметной очередью по кошаре как раз в то время, когда радист настраивал рацию для очередного сеанса с Центром. Услышав приближение штурмовика, младший лейтенант крикнул: «Воздух!» и подхватился, но Беркут приказал: «Не выходить! Залечь под стенами!», перехватил охранявшего у двери Копаня, сбил его с ног и упал на землю рядом с ним.

Второго захода не было, самолеты удалились. Колодный, Задунаев, старшина Кравцов и Копань поднимались, отряхивались и, настороженно прислушиваясь, посматривали на небо сквозь прошитую очередями тесовую крышу.

— Авиацию немцы будут бросать на нас нечасто, — донесся до них спокойный голос Беркута, уже стоявшего в проеме двери. — Но запомните: при налете из кошары не выходить. Если бы мы раскрыли себя, через несколько минут в немецком штабе уже знали бы, что здесь обнаружена группа партизан. После вчерашней перестрелки у подножия плато подтверждение летчиков было бы очень кстати. Это партизанская война. Здесь мы сильны до тех пор, пока не обнаружены. И вообще кошара — слишком примитивное строение. Базироваться будем в пещерах и землянках. При строжайшей маскировке.

— Вот уж не думал, — пробасил младший лейтенант, — что и здесь это воронье найдет нас. Радовался: в тылу хоть от «мессеров» отдохну! Отдохнул! Ну что, радист, перейдем поближе к пещере?

— Там скалы. Здесь прием лучше. Будем работать прямо на площадке, возле кошары. Копань, антенну — на дерево!

Пока шел сеанс связи, Беркут, прислушиваясь к звукам проходящего вдали боя, примерял доставленный ему в посылке мундир со знаками различия гауптштурмфюрера СС на петлице. Он делал это с тревожным чувством человека, который вынужден отсиживаться где-то в укромном месте в то время, когда неподалеку сражаются его товарищи.

Андрей, конечно, понимал, что ничем не сможет помочь им сейчас и что свою судьбу им придется решать самим, но все же торопился и нервничал, словно, надев мундир, тотчас же поспешит на помощь.

— А ведь угадали, товарищ капитан, — прищелкнул языком старшина, когда, надевая портупею, Беркут появился в дверях кошары.

— Как после примерки, — согласился Беркут. — Хотя и примеряли по «личному делу». Как считаешь, младшой, документы на имя Отто Брандштофа — нашего изготовления?

— Заверили, что надежные. Как я понял, этот Брандштоф отдыхает у нас в плену или в еще более надежном месте…

— К сожалению, в городе в таком звании не появишься. Эсэсовец в чине капитана — это слишком заметно. Тем более что эсэсовцев здесь не так уж и много. Но зато на дороге или в дальних селах…

Закончив передачу текста, радист предупредительно поднял руку, требуя тишины и внимания. Даже орудия вдруг замолчали, словно подчинились воле того, кто сидел сейчас у рации.

В Центре обрадовались, что Беркут наконец обнаружился, и потребовали разворачивать активные диверсионные действия. Кроме того, просили сообщать обо всех передвижениях войск противника в сторону линии фронта, о частях гарнизона Подольска, наличии подпольных организаций в крупных населенных пунктах, а также о появлении новых партизанских групп и отрядов. Ну и, конечно же, продолжать агитационную работу среди населения.

Беркут понимал, что все это — лишь общая программа их действий, поэтому воспринял радиограмму без особого интереса. Но после неожиданного перерыва в передаче, когда радист уже решил, что сеанс связи окончен, передатчик вдруг снова ожил.

Радист Центра извинился за длительную паузу и передал Беркуту просьбу к завтрашнему сеансу подготовить все имеющиеся у него сведения об известной ему германской антипартизанской группе и, в частности, о ее командире, «офицере СС-41». Вплоть до описания его внешности.