Абрам Вольф - В чужой стране

— Я считаю, что в программе мы должны записать о полной самостоятельности бригады, — заявил Трефилов. — Необходимо указать, что мы независимы от всех других существующих в Бельгии антифашистских организаций.

— Но держать связь с этими организациями мы будем! — ответил Дядькин. — Одно не исключает другого, Трефилов. Надо так и записать в программе: всемерно укреплять связи с местными патриотическими организациями и, прежде всего, с бельгийскими партизанами, с коммунистами.

— Вопрос не простой… — Шукшин задумался. — Ладно, потом обсудим. Теперь о знамени…

— Я это беру на себя, — сказал Дядькин.

«Дома», в отряде, Шукшина ждали гости. И какие гости!

Из лагеря вырвались подпольщики — старший лейтенант Тюрморезов и старший лейтенант Дубровский. Для Шукшина их приход в лес был неожиданностью. Он знал о решении руководящего ядра организации, которое обязывало Тюрморезова, Тягунова, Комарова и Ременникова оставаться до освобождения лагеря. Увидев в землянке Тюрморезова и Дубровского, Шукшин бросился к ним с радостным криком, обнял, но тут же, отстранившись, с тревогой посмотрел в их лица:

— Как там?.. Что случилось?

— Пришлось уйти. — Тюрморезов сел на нары, потер ладонью заросшие щетиной щеки. — Напали на след, сволочи. Грищенко, власовец, меня заподозрил. Раньше они Тягунова выследили. Тягунов убежал в самую последнюю минуту. Ушел с Комаровым, с Борисом… Бельгийцы отправили их в Антверпен. Гестаповцы знают Тягунова в лицо, пришлось отправлять дальше…

— Да, дела невеселые, — угрюмо проговорил Шукшин, садясь рядом с Тюрморезовым. — Выходит, организация осталась без головы?

— В руководящее ядро ввели Меницкого, Яковлева и Сипягина. Сипягин руководит диверсионной группой… Трудно им будет… Следят за каждым шагом. Перед нашим побегом двоих в девятой лаве схватили. Живыми в землю зарыли…

— Очень тяжело ребятам, Константин Дмитриевич, — вздохнул Дубровский. — Много людей гибнет… Вырываться теперь редко кому удается. Из нашего барака четверо в бельгийский забой пробрались, пробили ход в верхний горизонт. Два месяца пробивали… С ними Монгол был. Помните Монгола? Он искупил вину, с нами работал… Пробрались они в верхний горизонт и вышли из шахты вместе с бельгийцами. А на дороге их поймали. Били страшно, собаками рвали… Так и этого мало показалось, глаза выкололи… — Дубровский зачерпнул воды из ведра, с трудом сделал несколько глотков. — Принесли их, убитых, в барак, бросили в умывальнике, чтобы все видели. Три дня трупы не убирали. Живого места не оставили, гады… А Монгола даже имени никто не знает…

Шукшин сидел, уронив голову на грудь. Там, в лагере, живут надеждой на освобождение, ждут, когда придут партизаны, вызволят из неволи. Но что можно сделать без оружия? И где укрыть столько людей?

Шукшин поднялся, зашагал по тесной землянке.

— Как вы ушли?

— Видзинский вывел, — ответил Тюрморезов. — Пять дней в Айсдене у Альберта Перена жили. Облавы кругом шли, нельзя было выйти… Туда, к Альберту, секретарь партийного комитета Айсдена приходил. Его зовут Вилли, он шахтер… Я говорил с ним об освобождении лагеря. Он сказал, что время еще не пришло, но скоро может появиться такая возможность. Вилли придет сюда, в отряд. Ему надо говорить с тобой.

— Вилли знает, что мы формируем бригаду?

— Знает. Силиве держит с ним связь. Вилли сказал мне, что командование партизанскими силами высоко ценит боевую деятельность русских отрядов. Командующий приказал комендантам провинции Лимбург установить с нами контакт и оказывать помощь.

— Ну, на бельгийцев мы не обижаемся. А когда Вилли будет здесь?

— Сказал, что придет скоро. Сегодня он должен уехать в Льеж. У них там, как я понял, какое-то очень важное совещание… — Тюрморезов помолчал, сняв пиджак, прилег на нары. — Куда ты думаешь нас определить?

— Поживите пока в этой землянке, мы с Мариновым завтра уходим. Надо с новыми людьми познакомиться.

Знакомясь с партизанами, влившимися в бригаду, Шукшин и Маринов две недели ходили по лесам, от землянки к землянке. Нередко отправлялись на операцию вместе с партизанами. Это было самым лучшим знакомством с людьми. И партизаны могли сразу оценить достоинства командира и комиссара.

Так, пробираясь от взвода к взводу, Шукшин и Маринов пришли в землянку Дядькина. Заместитель командира бригады оставался на прежнем месте, осуществляя руководство первым, вторым и третьим отрядами, сосредоточенными близ городов Пеера и Брея. В землянке Дядькина разместился штаб бригады.

Спустившись в землянку, Шукшин устало, с глухим стоном сел на топчан, застеленный красным ватным одеялом. Голову пронизывала острая боль, в глазах стало темно.

— Плохо, Константин Дмитриевич? — Дядькин наклонился над Шукшиным. — Ложитесь, ложитесь… Может, чаю дать?

— Нет, подожди… — с трудом проговорил Шукшин. Он лег, закрыл глаза. Скоро боль немного утихла, он уснул. Маринов, прислушиваясь к его прерывистому дыханию, сказал:

— Тяжело ему, Иван Афанасьевич, ездить по отрядам. Боялся я, что дорогой свалится… Должно быть, тебе командовать придется.

— По отрядам ему мотаться не надо. Я буду ездить. А главные вопросы будем решать вместе. У него же большой опыт, разве я с ним сравнюсь… Может быть, Шукшину лучше жить с четвертым отрядом? Отряд самый большой, и обстановка там трудная…

— Пожалуй, это целесообразно. Мы с тобой в четвертом отряде часто бывать не сможем. И через Мазайк у нас связь с партизанским командованием, с коммунистами…

Подумаем!

Шукшин проснулся уже поздно вечером. Над столом ярко горела лампа. На ящике из-под консервов (накануне перехватили на шоссе немецкую машину с продовольствием) сидела молодая, миловидная женщина. Дядькин, глядя на нее с доброй улыбкой, сказал Шукшину:

— Вот, Константин Дмитриевич, наша спасительница… Мария Давенс!

— Мария Давенс? — Шукшин поднялся. Женщина подошла к нему, протянула руку.

— Вот вы какая, оказывается… — Шукшин представлял себе Марию Давенс, о которой так много слышал от партизан, совсем другой. Трудно было предположить, что эта маленькая, похожая на девочку женщина с кроткими голубыми глазами и есть бесстрашная Мария Давенс.

— Смотрите, Константин Дмитриевич, что Мария привезла нам! — Воронков взял со стола небольшой сверток, развернул.

— Бог ты мой… Знамя! — Шукшин нетерпеливо схватил хрустящее, отливающее пламенем шелковое полотнище. — Знамя! — Посредине, вверху, горел золотом герб Советского Союза. По всему полотнищу крупными буквами было вышито: «Русская партизанская бригада «За Родину».

Шукшин долго, не отрываясь, смотрел на пурпурное полотнище, потом порывисто поднес его к лицу и поцеловал. Не стесняясь набежавших на глаза слез, повернулся к Марии Давенс.