Абрам Вольф - В чужой стране

— Не нужен! — Трефилов поднялся, надменно, с презрением посмотрел на жандарма. — Завтра явишься в Мазайк, к гауптману, расскажешь, как ты потворствуешь партизанам… Партизаны у него орудуют под носом, днем нападают на машины, а он занимается хозяйством! — Трефилов резко повернулся и быстро вышел из комнаты.

…Рано утром Браток отправился в Мазайк. Он должен был оставить у Матери письмо для айсденских подпольщиков и повидаться с писарем из гестапо. Вернулся матрос в тот же день. Он был необычайно взволнован.

— Вот документ, настоящий! С таким документом я хоть куда пройду! — Он достал из кармана пиджака паспорт, протянул Трефилову и неожиданно громко расхохотался. — А этот жандарм Матье… Ну и история, товарищ командир… В тюрьму угодил! Я чуть со смеху не подох, когда он рассказывал…

— Кто рассказывал, говори толком!

— Писарь рассказывал… Жандарм-то в понедельник к гауптману пришел, докладывает… А тот ничего понять не может… Ой и умора! — Браток махнул рукой, вытер слезы. — А потом-то он сообразил, в чем дело… Выскочил из-за стола, да как треснет жандарма, как даст ему под зад… Матье пробкой вылетел! А гауптман бегает по кабинету, орет, как бешеный… Я, кричит, покажу этой бельгийской свинье, как снабжать партизан оружием. В тюрьму, его, мерзавца, в тюрьму!..

Шукшин и Трефилов покатились со смеху.

Метеор — так звали начальника разведки Василия Кучеренко. Это была не кличка, а прозвище. Кличка у него другая — Вильям. Первый паспорт, который он раздобыл с помощью бургомистра города Брея, был на имя бельгийского шахтера Вильяма Адлера. Потом у Кучеренко появились другие паспорта, но он так и остался Вильямом. Под этой кличкой его знали бельгийцы. Русские же называли Кучеренко не иначе, как Метеор. Прозвали его так за удивительную подвижность. За одни сутки Метеор успевал побывать в двух, а то и в трех отрядах. Утром его видели на улицах Брея, а вечером он уже мчался на велосипеде по Мазайку, который был от Брея в сорока километрах. И, не отдыхая, в тот же вечер Метеор мог отправиться в «гости» к голландским партизанам.

Он появлялся то в мундире немецкого солдата или офицера, то в сутане священника, то в скромной одежде шахтера, то отправлялся в путь под видом коммерсанта, коммивояжера.

У Кучеренко везде были свои люди. И самых различных профессий — шахтеры, крестьяне, священники, торговцы и жандармы, даже бургомистры. Начальник разведки знал обо всем, что происходило в провинции, о каждом передвижении противника, всегда вовремя узнавал о готовящихся облавах. Особенно ценную информацию он получал от людей, которые по его заданию проникали в немецкие воинские части.

Одним из таких разведчиков был член Белой бригады старик Вилош из села Бохолт. Он устроился дворником в полк, прибывший из Италии. Вилош подробнейшим образом докладывал обо всем, что делается в полку. Этот живой, словоохотливый старичок с веселым прищуром зорких глаз, аппетитно попыхивавший трубочкой, выведывал у врага такие секреты, что не раз заставлял удивляться даже самого Кучеренко.

Однажды Вилош через связного передал: «Завтра с утра в Пеер пойдет машина за деньгами. Охрана — четыре автоматчика и фельдфебель».

Дядькин решил захватить машину. Кучеренко тотчас же помчался в первый отряд.

На следующий день, поздно ночью, он ввалился в землянку, устало опустился на топчан. «Умаялся, аж ноги Гудят…» Но лицо его светилось радостным возбуждением.

Дядькин сидел у столика, ужинал: перед ним стояла банка мясных консервов. Взглянув на Кучеренко, коротко спросил:

— Сколько взяли?

— Семьсот тысяч.

— Есть хочешь? Придвигайся… Чей взвод ходил на операцию?

— Акимова. Боевой хлопец! В огне не сгорит и в воде не потонет… И люди у него во взводе на подбор, орлы. — Кучеренко присел к столу, отрезал от буханки добрый ломоть хлеба, положил на него мяса. — Машину мы грохнули гранатой, да неудачно. Мотор повредило, и все… Гитлерюги с перепугу зашпарили с автоматов, як очумелые. Ну, думаю себе, плакали наши карбованцы, не взять… А тут Акимов как кинулся, прямо на огонь… И хлопцы разом за ним: Иван Федоров, Петр Ефремов, Иван Гужов, Вася Кабанов, Грудцын…

— И политрук там был?

— Разве Грудцын останется? Настоящий политрук!..

Услышав голос Кучеренко, проснулся Маринов.

— А, Метеор прилетел… Ну что?

— Порядок, товарищ комиссар. Семьсот тысяч.

— Неплохо. Надо будет бельгийцам дать, Иван Афанасьевич. Им тоже трудно живется. Крестьяне еще так-сяк, а рабочим совсем туго. Силиве говорил, что семьи брюссельских подпольщиков голодают.

— Можно половину отдать, обойдемся, — проговорил Дядькин, раздумывая. — Да пользы от этих денег немного. Мало что купишь на них.

Кучеренко отодвинул банку с консервами, закурил сигарету и растянулся на топчане во весь свой громадный рост.

— Есть у меня одно соображение, — проговорил он, закрывая глаза. — Можно продовольствие раздобыть. Мабудь, что и выйдет…

На другой день Кучеренко приехал в третий отряд, к Пекшеву. Командир отряда сидел возле землянки, что-то увлеченно объяснял своему связному Григорию Станкевичу. Кучеренко сошел с велосипеда, отвязал от багажника чемоданчик, бросил к ногам Пекшева.

— Возьми, Михайло, Никитенко тебе трохи деньжонок прислал, а то, говорит, Пекшев со своими хлопцами с голоду ноги протянет. — Кучеренко сел рядом с Пекшевым, вытащил из кармана кусок хлеба с сыром, принялся с аппетитом уписывать его. — Як побачу, Михайло, дуже гарно ты живешь (Кучеренко, когда он бывал в веселом настроении, густо пересыпал свою речь украинскими словами), краще помещика живешь либо того барона, с Эллена… Все отряды на тебя работают. Иванов тебе — сыру, масла. Никитенко — деньжонок… Между прочим, Михайло, Никитенко всю бригаду обеспечил деньгами, да еще бельгийцам добре дал. Первый отряд может работать!

Пекшев молча слушает Кучеренко, недовольно хмурится.

— Велико дело — деньги! Можешь увезти их обратно Никитенко. Если потребуются, — без него достанем… — Пекшев не глядит на Кучеренко, нервно пощипывает ухо.

Начальник разведки незаметно поглядывает на командира отряда, в глазах его прячется хитроватая улыбка. Кучеренко хорошо знает самолюбие Пекшева. Третий отряд, действует активно и смело, проводит одну операцию за другой, но Пекшеву все кажется, что он делает меньше других отрядов.

Кучеренко, сделав паузу, равнодушным голосом, будто между прочим, говорит:

— Мои хлопцы в Кинрой ездили. Говорят, на маслозаводе все склады маслом забиты. Должны в Германию отправить, транспорт ждут. Надо будет Никитенке сказать, чтобы не упустил…

Пекшев снова хмурится, ерзает.

— Кинрой мне ближе, чем Никитенке. Это наш район!