Хануш Бургер - «1212» передает

От удивления я разинул рот. До 1941-го! В центре Германии спустя два года после начала войны в доме вдовы пастора — англичанин!

Впрочем, его доверчивость имела свою цель: он и от меня ждал подобного откровения. Я рассказал ему о Праге, об академии художеств, о выставках, о жизни нашего «Клуба мужчин». Упомянул о художниках, чьи произведения особенно ценил. Неожиданно англичанин прервал меня:

— А как вы представляете себе нашу радиостанцию? Я имею в виду — ее профиль.

Я признался, что ее окончательные задачи мне не совсем ясны. Непонятно, например, почему радиостанция не может действовать от имени немецких генералов, которые участвовали в заговоре 20 июля и теперь находятся в оппозиции? Это легко объясняло бы осведомленность радиостанции в вопросах боевых действий на фронтах. Да кроме того, это деморализующе подействовало бы на солдат и офицеров вермахта…

Англичанин покачал головой:

— Все это чепуха! Гитлеровские генералы, создающие радиовещательную станцию против Гитлера! Они ведь патриоты, сержант Градец, прежде всего — патриоты! Покушение на фюрера было задумано больше как алиби, которое имело целью подсказать, кому же, собственно, следует после победы доверить Германию, не так ли? Видимо, в первую очередь — все тем же военным, которые якобы не слишком рьяно выступали за нацизм. Если бы наша радиостанция действовала от их имени, то этим мы только скомпрометировали бы и себя, и этих генералов в глазах немцев. Не будем обольщаться: от предателей немцы ничего бы не захотели слышать…

Я задумался. Что надо этому человеку? Сам он работал на секретном передатчике, а нас почему-то отговаривает от этого. Ведь он сюда прибыл, чтобы помочь нам!

Стекла очков капитана блестели сквозь облачко голубого дыма.

— Нет, — продолжал он. — Это все сказки об индейцах. Смысл существования солдатского передатчика — отнюдь не в маскировке под немецкую радиовещательную станцию. То, что он не немецкий, легко догадается каждый. Весь смысл — в хорошей осведомленности! Чтобы нас слушали и думали: откуда эти пройдохи берут информацию? Наслушавшись наших передач, немец начнет не доверять своему соседу. Усилятся меры безопасности, под подозрение попадут ответственные лица, за ними установят наблюдение. В итоге некоторых отстранят от дел и пошлют на фронт. Одним словом, в аппарате наступит дезорганизация. А нам только этого и нужно! Это — всего лишь умелая игра.

Игра…

Я вспомнил о Праге, о Йрке и Курте. Один из них был руководителем группы Сопротивления, другой — журналистом. Обоих арестовали. Курта — осенью 1942 года, а Йрка — спустя полгода. У меня в тумбочке лежало письмо от лондонских друзей. Они писали, что обоих казнили. А что стало с Евой?

Повсюду — одна игра…

Капитан выбил свою трубку.

— То, что вы здесь делаете, очень скучное занятие. Ничего, кроме точных, но безликих донесений с фронта… Вы сообщаете о том, что немцы найдут в сводках Верховного главнокомандования только через несколько дней. Без ссылки на источники, без комментариев, без прикрас!

Последние слова капитан сказал по-английски. Они прозвучали категорично, словно приказ. Я сдержанно молчал. Англичанин понял мое настроение и сразу перешел к делу:

— Что вы скажете, если сегодня вечером мы составим пробную программу?

Я выпросил у мадам Бишет еще чашечку крепкого кофе и углубился в изучение поступивших материалов.

К вечеру появился Шонесси и потребовал от меня отчет о разговоре с англичанином.

Его реакция на мой рассказ показалась мне довольно странной.

— Пусть этот друг не морочит нам голову, — пробурчал Шонесси.

Не часто приходилось слышать, чтобы офицер в присутствии унтер-офицера так непочтительно отзывался о старшем по званию.

— Спокойно выслушивайте его советы. Нам пригодится его опыт, но поступать мы будем так, как считаем нужным. Здесь распоряжается командование двенадцатой группы армий, а не англичане…

Я продолжал изучать события. Сегодня утром наши танки перешли небольшую речушку Линне и, обойдя с востока позиции противника, после трехчасового боя овладели населенными пунктами Энгельсфельд и Отмарслейтерн. Как бы сообщил об этом своим слушателям немецкий корреспондент? Может быть, так:

«Сегодня в 5.30 утра танкам противника удалось форсировать Линне у Деррингена. Наши войска в полном порядке отошли к Энгельсфельду и Отмарслейтерну. Густой туман позволил противнику незаметно провести перегруппировку сил и неожиданно атаковать наши войска с востока. После героического сопротивления, продолжавшегося более трех часов, наши войска вынуждены были отойти на заранее подготовленные позиции…»

Шаг за шагом я мысленно проходил по участку фронта, пытаясь описать события с точки зрения немецкого корреспондента. Когда сообщение было готово, я прочитал его вслух. Звучало оно вполне правдоподобно: получилась удачная смесь из успехов и поражений. Такое сообщение заслуживало доверия. Любой немецкий офицер, чье подразделение действовало на этом участке фронта, случайно прослушав нашу передачу, получил бы великолепную сводку. Деловой тон передачи не вызывал никакого сомнения, а ведь именно этого мы и добивались.

Англичанин, просмотрев мое сообщение, нахмурился.

— Бросьте вы это кривлянье, — сказал он грубо. — Я же говорил вам: пишите в безличной форме! Дайте-ка сюда! Выбросьте «танки противника», напишите прямо: «американские танки»: и выкиньте это дурацкое «наши войска». Пишите просто: «немецкие войска». Понятно? И вычеркните всю эту чепуху про героическое сопротивление. Откуда вы взяли, что оно было героическим? Вы там были? А этот бред про «заранее подготовленные позиции» пусть уж пишут в сводках Верховного главнокомандования вермахта.

Строчку за строчкой он исправлял мое сообщение, переписывал начисто и снова исправлял. При этом он время от времени говорил:

— Почему вы не пишете?

В конце концов от моей писанины не осталось и следа, и я почувствовал себя абсолютно ненужным и лишним. Я решил завтра же пойти к Шонесси и попросить отправить меня на фронт. Оставаться здесь не имело никакого смысла: англичанину нужна была простая секретарша, а не редактор.

— А что, собственно, ты хотел? Почему тебя злит этот детектив? — с издевкой спросил Сильвио.

Ночь была светлая, и мы, раздвинув маскировочные шторы, сидели в глубоких кожаных креслах и курили трубки.

Как я все себе представлял? В чем же, в сущности, разница между тем, что написал я, и что требовал от меня капитан второго ранга? Я долго думал в тишине. Постепенно задачи подпольной радиостанции начали проясняться и стали обретать более конкретную форму.

— Послушай, Сильвио, мы ведь хотим, чтобы нас принимали за немцев. Для этого необходимо смотреть на вещи глазами немцев, не так ли?