Хануш Бургер - «1212» передает

Стильная полированная мебель. На шезлонге толстая круглая подушка и кукла-негритянка из вылинявшего коричневого фетра. На стенах — картины, исключительно оригиналы. Здесь и натюрморты с кусочками дыни, похожими на нарезанный сыр, и жанровые картины. На одной из них итальянский уличный мальчишка восторженно впился взглядом в виноградную кисть. Тут же висел искусно выполненный диплом, выданный хозяину в 1937 году по случаю его двадцатипятилетней деятельности. Из диплома явствовало, что господин полицейский советник верой и правдой служил его величеству Францу-Иосифу, Чехословацкой республике и правительству протектората.

Супруга господина полицейского советника появилась в небрежно застегнутом платье из зеленой тафты с черным шитьем. Некогда она была хороша. До войны даже поговаривали, что у нее есть несколько любовников. Теперь же она сильно располнела, а ее нездоровая кожа под толстым слоем пудры казалась почти фиолетовой.

Слащаво улыбнувшись, хозяйка произнесла по-английски:

— Прошу…

Хозяин дома, мужчина лет пятидесяти пяти, тоже сильно потолстел. Сейчас он был одет в тщательно выглаженный гражданский костюм. Из верхнего кармана выглядывал уголок платка. Только косо повязанный галстук говорил о том, что хозяин одевался в спешке.

Он на удивление хорошо говорил по-английски, хотя и с довольно заметным акцентом. Он тоже начал с того, что спросил нас:

— Почему вы так поздно пришли?

Но мы уже привыкли к этому вопросу. Здесь каждый спрашивал нас об этом, и каждый — по-своему. В вопросе полицейского советника кроме откровенного сожаления прозвучала лакейская раболепная нотка.

— Я понимаю. Это, конечно, высокая политика. Господа, безусловно, имели на то свои причины… Но я осмелюсь утверждать, что это была явная ошибка. Будем надеяться, что все это не обернется…

Хозяин недоверчиво взглянул на меня. Видимо, в этот момент его полицейский ум лихорадочно работал. Он все еще не решил, куда бы меня усадить. Зато он прекрасно разбирался, кто здесь майор, а кто сержант.

— Ну, не все еще потеряно, — вежливо ответил Шонесси, и эта фраза прозвучала как-то неубедительно.

Шонесси угостил хозяина сигарой.

Глазки полицейского советника радостно заблестели, видимо, частично от слов майора, а может быть, от того, что ему дали сигару, которую он начал разрезать своим ножом.

— Да, это были тяжелые дни, — сказал он, выпустив изо рта густые клубы дыма. — Вы должны это понять. Временами мы уже думали, что нас бросили в беде. У нас еще и сегодня есть люди, которые так думают…

И он многозначительно посмотрел на нас. Супруга в этот момент дернула его за рукав.

— За последние недели на плечах моего мужа лежала такая ответственность. Никто не знал, кто… Если бы мы могли предполагать, что…

— Главное, — проникновенно начал Шонесси, — вы теперь свободны, не так ли? Наши союзники сделали все, не так ли? Это можно только приветствовать. Да в конце концов, не все ли равно, кто вас освободил?

— Разумеется, — спохватился полицейский советник и даже растерялся. Словно ища поддержки, он взглянул на меня. И в этот момент Беднарж узнал меня.

— Моя жена уже обращала ваше внимание на то… Не вы ли как-то здесь жили?… Кажется, это было перед войной?

— Мой сержант действительно раньше жил в этом доме. Именно поэтому мы и позволили себе нанести вам визит.

Как только Шонесси произнес эти слова, господин полицейский советник обрадованно схватил меня за руку:

— Какая удивительная встреча! И как только можно так забыть! Ведь вы же и есть… тот художник из… мансарды?…

— Да, из мансарды, — подтвердил я. — Во-первых, там была самая светлая комната и, во-вторых, — самая дешевая. Хотя зимой там было ужасно холодно.

— Действительно, — супруга полицейского советника пыталась как-то замять этот разговор и озарила нас любезной улыбкой. — Но в молодые годы так холода не чувствуешь, особенно если еще влюблен. Родненький, ты помнишь ту очаровательную фрейлейн, как ее звали?… — И, уже обращаясь к майору, она продолжала: — Прошло столько лет, что не грешно и забыть!

— Я, право, не помню… — пробормотал, заметно охладев, ее супруг.

Конечно, он не помнил! Не раз он пытался обнять Еву, подстерегая ее на темной лестнице. А однажды осенью 1937 года, когда Ева была в мансарде одна, он явился к ней и начал угрожать, что сообщит в больницу, где она работает, о том, что она коммунистка.

— Вы что-нибудь знаете о докторе Штербовой? — спросил я его как можно спокойнее.

— Ах, Штербова! Я что-то смутно помню ее. Такая стройная брюнеточка, да? Боюсь, что я ничего…

— Вы все время работали в управлении полиции, господин полицейский советник? — перебил его Шонесси.

Беднарж помедлил с ответом, видимо соображая, что этому американцу, собственно говоря, нужно. Шонесси развалился в кресле:

— Полицейские нужны в любое время: и в демократической республике, и при нацистах. Профессия эта, как и все другие…

Полицейский советник энергично закивал:

— Я криминалист, — скромно сказал он. — Ничто другое меня не интересовало. Нарушитель — в любом государстве нарушитель. Уж не думаете ли вы, что при протекторате ограбление кассовых сейфов вышло из моды?

— Мой муж никогда не занимался политикой.

Хозяйка дома достала из шкафа бутылку с зеленым ликером. Мадлена, остроносая дочь полицейского советника, моментально принесла поднос с шестью рюмками. Хозяин налил рюмки.

— За наших союзников! — многозначительно произнес он. А когда поставил рюмку на стол, извинился: — Эрзац, паршивый эрзац, а не ликер!

Ликер действительно сильно смахивал на эрзац.

Салон производил на меня удручающее впечатление. Что нам, собственно, здесь нужно? Мне лично хотелось поскорее уйти. В конце концов, я хотел всего-навсего побывать в своей мансарде, а не беседовать с полицейским…

Однако Шонесси и не думал прерывать начавшуюся беседу. А тут еще Блейер, который до этого сидел и молчал, вдруг вмешался в разговор.

— Скажите, а вы знали обер-инспектора Петрачека? — спросил он по-чешски.

Ошеломленный таким вопросом, полицейский советник уставился на него:

— А вы тоже местный?

— Из Моравска-Остравы. Мой отец был членом правления сталелитейного завода в Витковице. Блейер, Альфонс Блейер.

— Вы… Вы сын генерального директора Блейера? Это замечательно! Как поживает ваш отец? Я дважды имел удовольствие встречаться с ним. Вы вряд ли помните… Вы тогда были еще маленьким. — Он сделал вежливый жест и обратился по-английски к Шонесси: — А потом это неприятное дело 35… Извините, господин майор, но вам это наверняка неинтересно…

Шонесси похлопал Беднаржа по плечу:

— Господин полицейский советник! Меня интересует все, что касается моего сержанта. Итак, какие же дела были у вас тогда в Моравска-Остраве? Крупное ограбление…