Франсиско Мероньо - И снова в бой

Немцы совершали пока только разведывательные полеты.

Еще не рассеялся утренний туман, когда над аэродромом прошел «Юнкерс-88». В ту же минуту капитан Кано и старший лейтенант Аверин запустили моторы своих самолетов.

— Уверен, это нас фотографируют, — проговорил механик сержант Петров, показывая в направлении полета вражеского самолета.

Кано, уже сидевший в кабине, взглянул в небо и подал сигнал: «Убрать колодки».

— Если он нас сфотографировал, то, может, мне удастся раздобыть для тебя это фото! — крикнул Кано механику, когда самолет тронулся с места.

«Юнкерс» летел на высоте три тысячи метров. Два наших истребителя быстро набирали ту же высоту. «Юнкерс», стремясь уйти от преследования, сделал резкий вираж и исчез в густом, низком облаке. Не видимый в облаке, он сделал разворот и стал уходить в противоположную сторону от Кано и Аверина. Расстояние между ними увеличилось. Преследование возобновилось, и казалось, что немец уже не уйдет, как вдруг он повторил маневр и опять скрылся в облаках. Облачность только благоприятствовала таким маневрам: немец «перескакивал» от облака к облаку, то появляясь, то снова теряясь из виду. Кано понимал, что «юнкерсом» управляет не зеленый юнец. Коварный противник умело уходил от атак и пытался использовать любую возможность, чтобы обмануть истребителей.

Быстро терялась высота. Кано выбирал «мертвые пространства», чтобы не попасть под огонь вражеского самолета, ближе подобраться к нему, однако несколько очередей все же достали правую плоскость его самолета. Кано перешел почти на бреющий полет. У него не оставалось другого выхода, как атаковать сверху, не обращая внимания на трассирующие очереди, летевшие навстречу. И в то же время приходилось экономить боеприпасы и стрелять только наверняка, чтобы не дать врагу уйти на свою территорию. Кано вспомнил таран Талалихина, а также Бухтиарова. Самолет Бухтиарова был поврежден, и летчику пришлось прыгать с парашютом, однако парашют не раскрылся. Кано проверил боезапас: на таран пока идти не нужно, — есть чем стрелять; таран — это последнее средство. Высота была совсем небольшой: самолеты почти касались вершин деревьев. «Нет, фашист, не уйдешь!» подумал Кано. В этот момент из башни вражеского самолета прекратился ответный огонь. Кончились патроны? Ранен или убит стрелок? А может, враг хитрит, выжидая удобный момент? Два истребителя подбирались все ближе и ближе к врагу. Наконец они попали в воздушные струи от «юнкерса», и немец в прицелах… Длинные очереди советских истребителей, как огненные стрелы, врезались в фашистский самолет. Кано хотел перезарядить оружие, но оказалось, что боеприпасы кончились. И в это мгновение вражеский самолет гулко врезался в землю, подняв к небу столб пыли, дыма и огня.

С аэродрома за боем следили полковник Новиков и капитан Туркин, с нетерпением ожидая результатов схватки. Они волновались не зря: эти фашистские стервятники не были новичками, и победа над ними далась нелегко.

Генерал-лейтенанту Александру Степановичу Осипенко мы, испанские летчики, глубоко благодарны за ту огромную помощь, которую он оказал нам в начале Великой Отечественной войны, содействуя зачислению нас в действующие на фронтах авиационные части. Он, как никто, понял наше горячее желание участвовать в борьбе против фашизма и взял на себя всю ответственность за нашу службу в авиации. Мы рвались на фронт, потому что ненавидели фашизм и питали огромную любовь к советскому народу — народу-герою, народу-борцу. С такими же чувствами пришел в военную авиацию и Селестино Мартинес. До войны он работал вместе с нами на московском автомобильном заводе имени Сталина. Помню, он шагал вместе с нами в колонне демонстрантов по Красной площади 1 Мая 1940 года. Мы, рабочие московского автозавода, шагали в заводской колонне в числе стахановцев, передовиков труда. Мы шли в третьей колонне вместе с коммунистами и комсомольцами завода. В руках у нас были красные знамена, транспаранты и цветы.

В этот день, 1 Мая, мы, проходя по Красной площади мимо Мавзолея В. И. Ленина, мысленно дали клятву — всегда быть верными ленинским идеям пролетарского интернационализма, дружбы и братства между народами. Селестино Мартинес, как и все мы, воевал за эти ленинские идеи.

Селестино Мартинес родился в испанской провинции Астурии. Это был край горняцких поселков, высоких гор, быстрых речушек и бедных, нищих деревень. Отец его, учитель начальной школы, получал за свой труд мизерный заработок.

В семье было четверо детей, и Мартинес с раннего детства познал всю мудрость и иронию испанской пословицы, которую обычно повторяли, когда дела в семье шли очень плохо: «Нам придется голодать больше, чем школьному учителю».

В Испании тех лет не все дети в бедных семьях могли окончить даже начальную школу. Обычно родители, не имея достаточных средств для платы за учебу, выбирали из детей наиболее способного и посылали его в школу: другие оставались неграмотными. Приходилось работать всей семье, чтобы один из ее членов мог учиться.

Селестино тоже выпало счастье учиться, но он смог окончить только начальную школу: о средней, а тем более о высшей, он не смел даже мечтать.

Однажды, когда мальчику уже исполнилось четырнадцать лет, вся семья сидела на кухне возле раскрытого окна и ужинала. Это был один из приятных весенних вечеров испанского апреля, когда солнце остается по-настоящему теплым даже вечером. Легкий ветерок с севера, проникая через раскрытое окно, приносил с собой острые запахи весны, далекое гортанное пение цыган, отрывистый говор шахтеров, возвращавшихся с работы, лай собак…

Селестино сидел за столом и почти ничего не ел, уставившись в одну точку.

Мать, озабоченная плохим настроением сына, спросила:

— Что с тобой, Селестино? Почему ты не ешь?

— Я поеду на Кубу, — ответил тот.

— Бог мой! — воскликнула мать. — Ты опять об этом!

— Что, тебе не нравится дома? Подожди, все ведь ждут… Провозгласят и у нас республику, и дела пойдут лучше, — заметил отец.

Селестино понимал, что отец не против его поездки на Кубу, только советует подождать еще немного: может, действительно, что-нибудь изменится и у них в стране, и, вместо того чтобы испытывать судьбу за морем, Селестино найдет себе место под солнцем дома?

Но семья их продолжала бедствовать, и в 1933 году, несмотря на то, что испанский король бежал из страны и была провозглашена республика, бедные оставались бедными, богатые — богатыми. И не всегда Селестино мог найти себе работу в родных краях. По-прежнему безжалостное солнце выжигало всю растительность на каменистых склонах гор, и рабочие семьи часто голодали. Он хорошо помнил престарелую соседку Пепу, стиравшую белье для сеньорит, у которых были песеты.