Расс Шнайдер - Смертники Восточного фронта. За неправое дело

В амбразуры уже влетали языки пламени, как будто танки собственным огненным дыханием прикрывали свое приближение. Огонь и вонючее масло существенно затрудняли обзор их экипажам. Впрочем, они и так прекрасно знали, где расположен «Гамбург». Каждая такая стена огня сгорала быстро, оставляя после себя то там, то здесь отдельные языки пламени, потому что гореть было практически нечему — вокруг лишь битый кирпич и мертвые тела. Загорались они быстро, а вот горели плохо. Так что каждая такая огненная стена в считаные секунды исчезала, и танк на несколько метров продвигался вперед, лишенный огненного прикрытия, и лишь затем вновь выбрасывал облако огня. Первый солдат, который не выдержал и закричал, был не менее стойким, нежели все остальные. Хазенклевер его хорошо знал. Он сам уже с трудом тащил на своих плечах бремя командования, однако его чуткий командирский нос успел уловить угрозу массовой паники. Времени раздавать пощечины у него не было. Остались лишь считаные минуты на то, чтобы выбраться наружу.

Необходимость отдавать приказы давила на него не меньше, чем страх смерти. Момент был критический, и на сей раз фон Засс говорил с ним со всей прямотой как с командиром роты. Он был вынужден это сделать.

— Все, мы уходим! Возьмите с собой оружие. Хотя бы это вам понятно? Ни в коем случае не бросайте оружие. Направляйтесь к следующему зданию и оставайтесь там. Взводным ждать меня там же. Да, повторяю, мы уходим, оставляем наши позиции. Да, вы правильно меня поняли!

Несколько человек тотчас со всех ног бросились к задней двери. Другие же из-за шума толком не расслышали, что он им сказал, или же решили, что он сошел с ума. Впрочем, всего на пару секунд. Потому что Шрадер и другие унтер-офицеры передали его приказ своим взводам. Повторять им не пришлось. Пожалуй, трудность заключалась в другом: как сдержать самых прытких, чтобы те позаботились о раненых и под огнем врага вынесли их из подвала. Впрочем, сделать это оказалось не так уж сложно. Даже охваченные ужасом, солдаты помнили о своих раненых товарищах.

Большинство сумело живыми добраться до соседних зданий. Вражеские пушки умолкли, предоставляя танкам возможность довершить начатое ими дело. Надо сказать, что противник с опозданием отреагировал на неожиданное бегство немцев. Большая часть русских пехотинцев, что сумели живыми подобраться к «Гамбургу», с удивлением вглядывались в его амбразуры, словно зачарованные тем, что сотворили с его стенами языки огня. Однако вскоре их автоматы заговорили вновь, ведя огонь по бегущим немцам. В целом усилия их не пропали даром, хотя и они до известной степени были загипнотизированы представшим их взору зрелищем. Однако их цели, мелькавшие между грудами битого кирпича, становились им видны лишь в короткие промежутки, когда танки готовились изрыгнуть очередное огненное облако. Будь винтовки их снайперов нацелены на окна и двери соседних с «Гамбургом» домов, они смогли бы убить гораздо больше вражеских солдат.

Дыра, зияющая в стене, была, словно веером, прикрыта обрушившимися балками перекрытия. С одной стороны от нее — красивая резная дверь. Как ни странно, но стекло в верхней части дверного полотна уцелело. Именно здесь Шрадер вновь встретился с Хазенклевером после их бегства из «Гамбурга».

Он схватил Хазенклевера за китель, словно тот был необстрелянным новобранцем.

— Ты, старый, жирный ублюдок! Ты у меня получишь медаль, я тебе обещаю. Ты покажи мне другого такого офицера, который бы с такой прытью оставил вверенные ему позиции!

Хазенклевер открыл было рот, но так и не произнес ни единого слова. Вместе со Шрадером он наблюдал, как подтаскивают раненых. Некоторые солдаты, рискуя собственной жизнью, бросились назад, чтобы подобрать тех, кого на время пришлось оставить среди руин, потому что не хватило рук, способных прийти на помощь. Вдвоем они просто стояли и молча наблюдали за происходящим.

Прошло несколько минут, прежде чем Хазенклевер смог заговорить снова. К этому времени Шрадер уже распределил своих солдат по новым оборонительным позициям. Он заставлял их стряхнуть оцепенение, прежде чем оно даст о себе знать с новой силой. Затем необходимость что-то делать обуяла и Хазенклевера. Он осмотрел полуразрушенное здание, в котором они теперь разместились, придирчивым взглядом оценил новые позиции, — в общем, занялся тем же, что и Шрадер.

Какое-то время вражеский огонь обходил их новые позиции стороной. Русские все еще оставались под впечатлением судьбы, постигшей «Гамбург», что, впрочем, неудивительно, потому что он мозолил им глаза почти целую неделю. Даже разрушенный, он все равно был слишком крепок, чтобы его можно было полностью стереть с лица земли. Огнедышащие танки продолжали изрыгать языки пламени, не оставляя попыток превратить здание в пепел, по всей видимости, полагая, что внутри еще находятся его защитники. Израсходовав, таким образом, горючую смесь, они один за другим отползали назад, под завесу клубов дыма, словно кто-то невидимый подтягивал их туда за веревку.

В просвете между их новыми позициями и «Гамбургом» появилась группа русских. По всей видимости, разведчики или просто добровольцы, которые знали, что рискуют жизнью, и которым было поручено выяснить, какую опасность представляют новые позиции немцев. Впрочем, в том, что касалось русских, разница между первыми и вторыми была не так уж велика. Немецкие пулеметчики тотчас уничтожили их.

Другие русские начали заползать в «Гамбург»; иногда даже было видно, как они копошатся среди его развалин.

Хазенклевер, впрочем, не только он один, почувствовал, как у него отлегло от души, когда примерно через час к ним во главе с лейтенантом подошли десятка три неизвестных им солдат из одного из батальонов 277-го полка. Хазенклевер воспрял, хотя в душе и опасался, что ему грозит нагоняй за то, что он сделал, если не хуже. Впрочем, он слишком устал, чтобы переживать по этому поводу, и был только рад сложить с себя обязанности командира. Как он и ожидал, лейтенант выговорил ему за проявленное малодушие, намекнув, что последствия могут быть самые серьезные. После этих его слов Хазенклевер встревожился. Хотя, если говорить со всей откровенностью, лейтенант лишь передал ему чужие слова. Поэтому фразу свою он бросил ему сухо, после чего тотчас приступил к своим обязанностям.

— Ладно, не берите в голову, фельдфебель. Ведь прямо сейчас никакого наказания вам не светит. А мне вы еще понадобитесь.

Лейтенант произнес эти слова походя, не слишком задумываясь о том, что впоследствии этого немолодого унтер-офицера вполне могут поставить к стенке. Впрочем, скорее всего, до этого не дойдет. Да и вообще, какое ему дело.