Валериан Якубовский - Дезертир

— А где Валентина? — спросила она с порога.

— На работе задержалась, дитятко, — ответила Татьяна Федоровна. — Ты уж, милушка, ничего не говори ей. Сама, буде, скажу, — и снова залилась слезами. — Несчастная я. Господи! И чем я богу не угодила?

Уходя, Светлана вспомнила наказ матери и посоветовала Татьяне Федоровне самой съездить в Устюг и все разузнать о сыне.

— А может, дождаться похоронки, дитятко?

— Не знаю. Смотрите сами, как лучше.

На большаке Светлана встретила Валентину с Лучинским. Поздоровалась с ними, ничего не сказав о письме Ершова.

На другой день весть о гибели Шилова разнеслась по всей опытной. Люди с сочувствием отнеслись к горю Татьяны Федоровны, явившейся на работу в черном платке. Женщины окружали ее, плакали. Мужчины сопровождали участливыми взглядами и, разговаривая вполголоса, кивали на нее.

— Сына потеряла…

Старший механик Щукин, увидев Татьяну Федоровну, остановился, снял картуз и, потупив голову, сказал:

— Какой работящий парень был, а?

Татьяна Федоровна и ему отпустила малую толику слез, застраховав сына от всевозможных передряг, которых не избежать в будущем.

Вечером у калитки ее ожидал почтальон.

— Ну, Татьяна, — сказал он, искренне желая развеселить хмурую хозяйку, — сегодня и тебе письмецо. Только от командования. Поди-ко, благодарность матери прислали за хорошую службу сына…

— Какая уж благодарность, — заплакала Татьяна Федоровна, принимая от почтальона письмо. — Похоронка, Петр Никанорыч…

Почтальон оторопел и долго, не сходя с места, глядел Татьяне Федоровне вслед, пока она не закрыла за собой двери.

Шилов задержался в подвале. Наблюдал за почтальоном в отдушину, и, когда почтальон повернул восвояси, скрипнула ступенька голбца, и Шилов наскоком подбежал к матери:

— Похоронка?

Татьяна Федоровна протянула ему письмо. Разорвав конверт, Шилов достал извещение, заполненное печатным шрифтом пишущей машинки. Скользнув острым взглядом по листку бумаги, он уперся в строку, выбитую прописными буквами — "ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ", и побледнел. Трижды перечитав текст, он швырнул "похоронку" к порогу и тяжело опустился на лавку.

— Что, Мишенька? — испугалась мать и подняла с пола извещение.

— Пишут — не "утонул", а "пропал без вести", — пояснил Шилов.

Мать не спросила его, хорошо это или плохо. Поняла, что плохо:

— Что ж будем делать, дитятко?

Шилов ничего не мог сказать. Он только повторил предложение Светланы съездить на место и перед матерью поставил задачу — узнать, чем дышит начальство, какого мнения придерживались за столом трибунала, когда судили Ершова, и что думают о ночном ЧП в минометном батальоне. Формулировка "пропал без вести" наводила Шилова на грустные размышления и поколебала веру в безопасность пребывания в родительском доме, которая появилась у него в связи с получением письма от Ершова. Шилов понимал, что под эту ширму можно спрятать и дезертира. Найденная в душегубке пилотка, видимо, не смогла стать достаточным основанием, чтобы прийти к выводу — "утонул". Отсюда опасность оказаться пойманным — в силе.

— Надо ехать — и немедленно, — сказал наконец Шилов и хотел было дать наставление матери, как вести себя у начальника училища, что говорить и как держаться перед большим человеком. Но мать оборвала сына:

— Не учи, Мишенька. Сама знаю. Слава богу… — Она не договорила, что всю жизнь изводила словцом своих супротивников и начальник училища не из святых — пошатнется и поверит ей.

— Когда пароход на Устюг?

— Сегодня уже ушел.

— Значит, завтра?

— Завтра, дитятко.

Утром Татьяна Федоровна надела черную кофту, в которой еще шла за гробом Анны Андреевны, матери Ершова, повязала вчерашний платок, припрятала деньги с извещением в чулок — подальше от карманных жуликов, высыпала в чистую тряпку чугунок картошки в мундирах, положила соли и ушла на работу в опытную вместе с Валентиной.

Перед обедом обратилась к бригадиру, Клавдии Семеновне, женщине степенной, с большими подпухшими глазами, и показала ей похоронку.

Чем же я могу помочь твоему горюшку? — спросила Семеновна, разглядывая извещение. — Сказывай.

— Съездить бы надо, милушка, да разузнать, как он там, бедняжка, утонул, — заплакала Татьяна Федоровна.

— Так поезжай. Успеешь на пароход. Мы за тебя отработаем.

— Спасибо, Клавдеюшка. Спасибо, милая.

— Когда выйдешь на работу?

— А уж в субботу с утречка придется, не раньше.

Не заходя домой, Татьяна Федоровна переправилась через реку в город и поспешила к кассам. Долго стояла за билетом. Когда впереди оставалось человек десять, кассирша сообщила, что билеты кончились, что пароход перегружен, и закрыла кассу. Пассажиры заворчали, но не расходились в надежде, что перед отправлением выбросят еще с десяток билетов.

Минут за пять до объявления посадки Татьяна Федоровна растолкала очередь, пробралась к кассе и постучалась.

— Что еще? — спросила недовольная кассирша.

Татьяна Федоровна протянула ей похоронку.

— У меня, доченька, сынок погиб в военном училище,

— заплакала она. — Мне уж очень надо бы попасть в Устюг.

Взглянув на извещение, кассирша приняла деньги и подала билет:

— Возьмите. Только палубный.

— Спасибо и за палубный, доченька. Дай тебе бог хорошего женишка.

— А может, твой сын — дезертир? — взглянув на извещение, вмешался инвалид на костылях. — Тут написано — "пропал без вести".

— Типун тебе на язык, служивый! — накинулась на него Татьяна Федоровна. — Что зенки-то выкатил? Бессовестный. А еще фронтовик…

Стоявшие рядом женщины пристыдили инвалида, и тот. покраснев, вышел из очереди и достал кисет.

Объявили посадку. Татьяна Федоровна каким-то образом оказалась впереди других и первая стала спускаться по дощатым ступенькам лестницы вниз. Предъявив билет, она бойко засеменила по борту дебаркадера.

Старенький однопалубный пароходик "Шеговары", приняв груз в порту, пришвартовался к пристани. Подали трапы. У кормы судна прошмыгнул винтовой катер, и дебаркадер закачался на волнах. Под ногами заходила палуба. Татьяну Федоровну закружило и повело в сторону. Она еле не слетела за борт, оказавшись у трапа со сломанными перилами.

— Не падай, мамаша! — поддержал ее за узелок с провизией молоденький матросик в полосатой тельняшке.

— За что хватаешься? — отцепила его от узелка Татьяна Федоровна и выругала: — Картофелину раздавил, ирод!

Матросик, почти мальчишка, ожидавший похвалы за то, что помог человеку, остолбенел и, оглянувшись на товарищей, покраснел, как девочка. Маячивший у трапа лоцман с "капустой" на фуражке громко рассмеялся:

— Не жалей, тетка, картофелины! Легче жевать будет.

— У-у, зубоскал! Чтоб твоей теще окриветь, богарадина треклятая! — огрызнулась Татьяна Федоровна и проскочила на палубу парохода.