Лариса Захарова - Прощание в Дюнкерке

Машина Муссолини остановилась сразу же за «мерседесом» Гитлера — в «Фюрерхауз» они вошли плечом к плечу. Шмидт, переводчик, шел чуть сзади и пока молчал — молчали его патроны. Сегодня Шмидту предстоит большая работа, придется переводить сразу с четырех языков на четыре языка. Пусть пока отдохнет.

В холле Гитлер заметил Гендерсона — британский посол был бледен и, похоже, нервничал. Что-то случилось? Гитлер с любезной миной приблизился к послу. Ах, вот какие пустяки волнуют господина посла — самолет господина премьер-министра, оказывается, задерживается. Вероятно, в связи с климатическими условиями? Ну что ж, погода — это то, чем не берутся управлять даже германские синоптики. Гитлер шутил. Пусть не беспокоит господина посла, что подходит назначенное время, конференция непременно начнется вовремя. Чемберлен долетит. Сказав это, Гитлер поймал на себе встревоженный взгляд Муссолини. Шмидт перевел ему разговор с Гендерсоном. Гитлер только кивнул итальянскому другу. «Все будет вовремя», — прошептал за массивной спиной дуче Шмидт.

Муссолини стало легче. Ему ведь оглашать предложения. Дуче чувствовал себя не в своей тарелке. Гитлер встретил его в Куфштейне, на железнодорожной станции как раз между пограничным Бреннерским перевалом и Мюнхеном, пригласил его и Чиано в свой салон-вагон — там было полно военных, и салон напоминал штаб армии, действующей на передовой. Столы завалены картами и документами, а Муссолини и его зять еще не завтракали!

У входа в «Фюрерхауз» началось некоторое движение — Муссолини увидел Риббентропа. Ага, значит, англичане уже здесь — Риббентроп ездил их встречать. Мелькают знакомые лица. Вот этот, седовласый, нахмуренный, будто вчера вырезали желчный пузырь, а сегодня приходится есть жирное, — секретарь французского МИД Алексис Леже. Ах, а Боннэ, оказывается, не приехал! Жаль, жаль, дуче был бы не прочь познакомиться с ним. Вот тот, завязавший беседу с Аттолико, итальянским послом в Берлине, французский посол Франсуа Понсе. Говорят, он очень плохо относится к нынешнему режиму Германии, но не покидает своего поста. Почему? Ясно: разведчик! Подлетел Шмидт, бросил несколько слов, и Муссолини понял: уже никого не ждут.

На Чемберлена Муссолини взирал с особым интересом. Как только не изображают его карикатуристы, какими отретушированными преподносят его портреты первые страницы официальной прессы! А на поверку ничего особенного — старик как старик.

Пригласили к легкому завтраку. Муссолини глянул на часы. Половина первого — о чем они думают? Потом все газеты затрещат, что конференция была так плохо подготовлена, что не выдержала протокола.

Завтрак подали а-ля фуршет. Наверное, чтобы угодить французам. Муссолини оказался рядом с Гитлером. Возник Шмидт, фюрер что-то шепнул ему, тот приподнялся на цыпочки, чтобы быть ближе к уху дуче:

— Они не вмешаются и согласятся на все.

Муссолини недоверчиво покосился на

Шмидта, но встретил уверенный взгляд Гитлера, в котором вдруг увидел знакомый воинственный отблеск, и начал успокаиваться. В зал, украшенный флагами четырех государств, Бенито Муссолини вошел совершенно спокойным. Часы показывали без пятнадцати час пополудни, папка с переводом его речи уже лежала перед тем креслом, где ему следовало сесть, — рядом с папкой стоял флажок с розгой.

— Что же, господа, — начал Гитлер. — Я открываю нашу конференцию. Я принял решение при любых обстоятельствах 1 октября ввести войска в Судетскую область.

Присутствующие промолчали. Ничего не понятно. Кажется, собрались, чтобы как раз обсудить возможности передачи, а фюрер уже выступает с ультиматумом.

Алексис Леже склонился к Даладье:

— Почему нет председательствующего? И потом, следовало же огласить повестку дня?! Почему он сразу начал?

— Какая разница теперь, мсье Леже. До протокола ли?… — вяло отозвался французский премьер и, опустив глаза, принялся рассматривать столешницу, узор инкрустации состоял из сцепленных свастик.

Лицо Чемберлена вдруг пошло пятнами. Он обернулся к советнику Стренгу, словно ища у него поддержки, и задал Гитлеру вопрос:

— Если говорить о первом числе, господин Гитлер, то сможет ли чешское население, которое будет перемещено во внутренние районы Чехословакии, увести с собой скот?

Стренг и Вильсон переглянулись. О чем он говорит?

— Наше время слишком дорого, чтобы заниматься такой ерундой! — резко ответил Гитлер.

— Мы и так задержались, давайте повременим еще несколько минут, — Чемберлен говорил медленно, учтиво давая возможность Шмидту успевать за ним. — Я со своей стороны выражаю пожелание, чтобы представитель чешского правительства все-таки был приглашен. Хотя бы один! Господа, все должно быть справедливо, — он уже обращался ко всем, не решаясь больше смотреть в лицо Гитлеру, глаза у того налились кровью, щеточка усов начала топорщиться.

— Я не намерен больше ждать, — бесстрастно перевел Шмидт гневный окрик фюрера.

Чемберлен пожевал губами, его лицо побагровело:

— Я и мое правительство тоже не хотели бы оттягивать решение вопроса. Но было бы все же желательно, чтобы присутствовал представитель Праги, ибо английское правительство и я сам, мы же берем на себя ответственность за осуществление принимаемых здесь решений именно перед чехословацкой стороной.

— Это слишком долго, — снова бесстрастно перевел Шмидт. — Вряд ли чехи найдут здесь для себя что-то полезное.

Чемберлен приподнялся со своего места, потянулся к телефонному аппарату.

— Телефон не работает, — предупредительно остановил его переводчик, испуганно глянув на Гитлера.

Чемберлен, застыв в неловкой позе, тоже посмотрел на Гитлера, потом на Даладье и проговорил:

— Но пусть для всеобщего спокойствия они хотя бы присутствуют в соседней комнате. Пошлите нарочного, господин Гитлер, если телефоны в вашем доме не совсем в порядке.

На лице Даладье не дрогнул ни единый мускул. Только Франсуа Понсе побледнел еще больше. Леже всегда отчего-то жалел его. Что ждет его, объяви Гитлер завтра войну Франции? Судьба канцлера Шушнига? Лагерь и плен? Наверняка Гитлеру известны настроения посла.

— В конце концов, кто-то же должен принять наши пожелания! — этот аргумент, спешно подсказанный Чемберлену Вильсоном, оказался приемлемым. Гитлер послал за Маетны и Масаржиком.

Поднялся Муссолини. Леже подумал, что блеском золота и серебра на мундире он лишь чуть уступает Герингу.

— Господа, — начал он, напряженно глядя на Шмидта, — пора претворить теорию в практику. Я предлагаю…

То ли Муссолини излагал сбивчиво, то ли Шмидт переводил небрежно, только Леже не мог отделаться от ощущения полной путаницы. Речь шла и об англо-французском проекте, и о работе международной комиссии, что-то говорилось о гарантиях новых чешских границ, ясно же и определенно звучало одно: судетский вопрос уже решен, что следует только документально оформить.