Михаил Одинцов - Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

И тут комиссар эскадрильи Мельник собрал всю эскадрилью на политинформацию. Он ничего не стал говорить об обстановке, боях, положении на фронтах.

Сказал только, что сейчас всем тяжело. Помолчал немного, а потом сказал, что хочет почитать Максима Горького.

И начал декламировать:

Мельник говорил не торопясь.

Гордо подняв голову, он смотрел куда-то вдаль, как будто там ему виделись и море, и птица.

Размеренные фразы, чеканный пафос слов, из которых слагался гимн бесстрашной птице, гимн грядущей борьбе, захватил слушателей.

Руки комиссара то одна, то обе сразу были и крыльями птицы, и пеной моря, и молниями. Руки воина и артиста дополняли динамизм слов, напряженность.

— «Буря! Скоро грянет буря!

Это смелый Буревестник гордо реет между молний над ревущим гневно морем; то кричит пророк победы: — Пусть сильнее грянет буря!…»

И произошло неожиданное: люди встали и зааплодировали. Аплодировали Горькому, Буревестнику, Мельнику и себе.

Мельник поднял руку, чтобы прекратить аплодисменты. А когда люди успокоились, сказал:

— Гитлер и его армия погибнут в буре, которая разразилась сейчас на нашей земле и в нашем небе. Смерть немецким захватчикам!

А в ответ, как клятва, многоголосо отозвалось:

— Смерть!

…И воспрянули люди: расправили плечи, подняли головы, на лицах появились скупые улыбки. С такими пилотами и штурманами уже можно было вновь смело идти в бой.

Слово! Несколько звуков, соединенных вместе волею человека; звуков, превращенных в мир конкретных понятий. Конкретных, если говорить с собеседником на одном языке. Но они, слова, могут остаться просто звуками: без плоти, без образа, не овеществиться, не вызвать у собеседника мысли, интереса, если говорить с ним на языке, которого он не знает.

Человек породил слово.

А может быть, наоборот?

Слово породило человека! Позволило ему тысячелетиями накапливать опыт, знания и передавать их новым поколениям, идти вперед!

Как знать? Может быть, у большевика Мельника не хватило бы своих слов для того, чтобы вдохнуть в людей новые силы.

Но люди в этот момент не думали о себе. Они думали о враге и определили к нему еще раз свое отношение:

— Смерть!

…За час добрались до шоссе. Начальник штаба полка уже «оседлал» дорогу и превратился в ее хозяина: шоссе перекрыл шлагбаум, командиры и красноармейцы при оружии, с красными повязками проверяли грузы и путевые листы у всех машин, идущих на север. На машинах с недогрузом уехала на Белгород первая эскадрилья во главе с Митрохиным. А на юг, куда ехали раненые, машин все не было.

Ведров волновался, но Сергеев прикрикнул на него, чтобы не мешал работать:

— Доктор, идите к раненым. Будут машины, позовем. Обязательно уедете.

Через некоторое время со стороны Белгорода подошли к шлагбауму две пустые полуторки. Из первой машины выскочил полнотелый капитан с красными петлицами. И сразу к Ловкачеву, стоящему у шлагбаума:

— В чем дело, почему останавливаете?

— Так надо, товарищ капитан. Ваши документы и путевые листы.

— Это самоуправство! Сейчас же пропустите. Мне нужно срочно в Харьков. Вы за это ответите.

— Отвечать я не буду. Вон старший — майор Сергеев, — идите к нему. Прикажет пропустить — пропустим.

Капитан немного сбавил наступательный порыв, но все же пытался остаться независимым. Никакие доводы, угрозы жаловаться на Сергеева не действовали. Он с невозмутимым видом забрал путевые листы, приказал усаживать на автомобили раненых. А сам записал шоферам новый маршрут:

«С двадцатого километра шоссе Харьков—Белгород завезти раненых на железнодорожную станцию Харьков (пассажирская), после чего следовать по прежнему маршруту. Начальник штаба полка Сергеев».

Расписался, вынул из кармана гимнастерки печать, подышал на нее и заверил запись на обеих путевках.

— Товарищ капитан! Вот вам новый командир до Харькова, военврач второго ранга Ведров. Не вздумайте ослушаться. А то мы с вами тут не шутки шутим. Ну, Иван Ефимович, садитесь в первую машину, и с богом.

Машины едва ползли.

Белгородское шоссе было сплошь забито автомобилями и прицепами, идущими на север. На машинах и прицепах — станки, ящики, тюки, узлы и всякая всячина. Ехали дети и взрослые, мужчины и женщины, молодые и старые. Кто и в какой конечный пункт двигается, попробуй разберись. Ехали заводами, учреждениями и организациями. Ехали самостоятельно. Эвакуировались и вывозили государственное имущество, уходили и спасали свое добро.

Осипов сидел в кузове и внимательно посматривал за небом. Он привык к мысли, что небо — это не только голубая и звездная бескрайность, поэтому в дневной солнечной синеве постоянно искал врага.

Рядом с шоссе, тоже на север, двигались пешие и конные, трактора, повозки, запряженные лошадьми и волами, а на них сундуки, мешки, люди и люди.

Еще дальше от дороги гнали скот: коровы, овцы, свиньи, козы. Гурт за гуртом. А сверху в небе самолеты. Но никто на них не обращал внимания. Свои ли, чужие ли? Лишь бы не трогали, не мешали идти и ехать.

Только когда какой-нибудь из фашистских летчиков заходил на эту живую реку для атаки: пострелять или сбросить бомбы, река разливалась по степи, а ее течение на север останавливалось.

Улетали самолеты — река горя, страха и тревог входила в берега, сбрасывала с дороги разбитые машины, засыпала землей убитых и снова текла.

Рев моторов на земле, а иногда и в воздухе, скрип и треск. Непрерывный гомон человеческих голосов. Ржание, мычание и блеяние скота. Запахи бензина, машинного масла, человеческих тел и скота перемешивались с пылью, через которую солнце казалось красной и горячей луной.

Осипов думал: «Уходит в глубь страны людей очень много, что-то их ждет впереди? Но еще больше остается по ту сторону фронта. Что будет ними? Кто там и зачем остается?

Все не могут уйти. Это невозможно. Но оставшиеся, в большинстве своем, не покорятся завоевателям. И оккупантам будет невыносимо трудно на советской земле».

Глядя на эту живую реку, Осипов вспомнил книгу Серафимовича «Железный поток». Вспомнил Кожуха и его веру в правоту своего дела. Неистовство, с которым он и казаки не столько спасали себя от смертельной опасности, а спешили на помощь другим, на помощь фронту. И не оказалось перед этими людьми силы, способной остановить их, хотя против них вместе с врагом объединились жажда, жара, голод и болезни.