Михаил Одинцов - Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

— Атака! Уход змейкой! «Маленькие», прикройте замыкающих!

— Давай-давай! Поможем!

Пошли в ход эрэсы, пушки, пулеметы… А потом начались многократные развороты, именуемые змейкой. Он был спокоен за летчиков. Знал: опытные пилоты не оставят без защиты впереди идущего, а его главная задача все время идти встречным курсом к последнему. Развернув свою машину носом на замыкающего, взглянул на этажерку: «илы» внизу. «Лагги» чуть выше замыкают их кордебалет. «Мессершмитты» вверху и ныряют, атакуя по очереди то одного, то другого. Наблюдая за боем и руководя им, Мельник понял, что немецкие летчики боятся попасть кому-нибудь в прицел и поэтому огонь ведут с больших дистанций и углов пикирования. Это уже выигрыш.

Наконец Мельник выбрался на свою территорию. Me-109 отстали, а «лагги» «закричали», что нет горючего, и сразу пропали — ушли на посадку.

На душе у комиссара был праздник бой остался позади, удар по колонне получился, все возвращаются назад. Пусть мы ни одного не сбили, но перед нами стояла другая задача. А раз так, то это уже победа.

Ему было жарко, Фрол Сергеевич откатил назад сдвижной фонарь, поставил его на стопор. В кабину ворвался свежий воздух, дышать стало легче. Оглянулся на товарищей. Пилоты, сделав то же самое, отдыхали. Открытие фонаря — нарушение. Но промолчал, тем более что первым нарушителем оказался он сам. Немного отдышался, захлопнул фонарь и посмотрел назад — самолеты шли с закрытыми фонарями.

Улыбнулся весело:

— Молодцы, спасибо!

Радость успеха не могло омрачить и ранение Ловкачева в голову. Действительно, сегодня всем сопутствовала удача. Рослый летчик сидел в кабине высоко, и осколки снарядов от задней наклонной бронеплиты бензобака рикошетом вошли в щель фонаря и попали в кабину. Мельник радовался: «Жилистый парень! Надо же такому быть — располосовало голову в двух местах, а он не упал и не жаловался. Выправляется!»

Спросил:

— А как ты терпишь?

— А что делать? Жить захочешь, вытерпишь, может, и больше.

— Ну-ну. Я очень рад за тебя. Спасибо за терпение, а теперь давай на перевязку.

После доклада и разбора, когда остались втроем с командиром и начальником штаба, Мельник в раздумье спросил Митрохина:

— Как докладывать о новой тактике будем?

— А чего о ней докладывать. Из пушек, пулеметов и эрэсов по земле разве можно по-другому как-то прицельно стрелять, кроме пикирования или планирования? Нет, нельзя. Надо идти носом вниз, а хвостом держаться за небо. Но для этого нужно сначала набрать высоту. А где ее набирать? В приказах, в боевом уставе не сказано.

И командир засмеялся, довольный своей изворотливостью, юмором, возвращением Ловкачева и тем, что сегодня первый вылет получился как нельзя лучше.

Для Осипова и еще троих летчиков отдых оказался коротким. Нужно было снова идти в бой. Цель та же — колонна. Матвей понимал, что теперь их туда так просто не пропустят. Поэтому, получив задание, спросил у Русанова:

— Как вы думаете, что сейчас лучше? Поставить на бомбы замедление и бросать с бреющего или повторить с пикирования?

— Я думаю, мелкого огня там очень много. Давай сверху, только повнимательней, чтобы истребители раньше времени не поймали.

— Постараюсь.

Матвей шел к самолету с тревожным чувством. Его машина с чертовой дюжиной на фюзеляже в последнем вылете была побита и теперь стояла на ремонте. Лететь же на чужой явно не хотелось. Он спрятал от других свою тревогу, но сам себя спросил: «Что это — привычка или суеверие?» Усмехнулся и решил ответа на «или» пока не давать. Беспокоил и малый состав группы — две пары. Что ими можно сделать? Ни воздушного боя с толком не провести, ни по земле ударить с чувством. Однако силы в полку были на исходе, а пехота требовала помощи. Надо было лететь.

Линия фронта последние дни вплотную приблизилась к аэродрому. Полет на задание стал занимать всего двадцать минут времени. Двадцать минут, если удастся проскочить зенитные завесы и фейерверки, а потом обмануть немецких истребителей.

Петров оказался уже на самолете Русанова, который выделили Матвею, — пришел проводить в полет. В полку сложилась традиция, что летчика в бой всегда провожает свой техник. Поэтому техник Русанова, доложив Осипову, что самолет готов, отошел. Он стоял у крыла, ревниво наблюдая за происходящим в кабине самолета, готовый помочь, если в том появится необходимость.

— Командир, ремнями поплотней притянись. Застегни нагрудный ремень. Что мы — зря его делали? — сказал Петров.

— Давай твой ремень. Чем черт не шутит.

— Черт не черт, а в случае чего лоб о прицел не разобьешь.

— Ну, все, давай запуск.

Осипов оказался над аэродромом истребителей неожиданно, так как иначе их поведение объяснить он не мог: четверка штурмовиков выполнила один, второй, третий круг над ними. Но никто на сопровождение не взлетал. Наконец в наушниках послышалось:

— Хватит ходить, давай ложись на курс. С тобой пойдет пара.

— Хорошо. Тогда поехали. Цель старая.

Матвей посмотрел на аэродром: две пыльные ниточки, тянувшиеся по земле, оборвались, а на их конце, как две иголки, заблестели зеленью остроносые истребители.

— «Маленький», твой позывной?

— Сто пятнадцатый и Сто двадцатый.

— А мой — Семьсот девятый.

— Ладно. Как пойдем: верхом, низом?

— Бомбы без замедления.

— Понял.

Подготовка к совместному полету и бою была закончена. Будущий успех или поражение теперь определялись многими составляющими. Выход на цель и прорыв через зону огня лежали полностью на совести Осипова. Успех же в воздушном бою определится соотношением сил противников, единством действий летчиков и умением разгадать замысел врага. Свой план боя может оказаться несостоятельным, и тогда потребуется экспромт, импровизация с той лишь принципиальной разницей, что нотными строчками на небесном полотне будут пушечные и пулеметные трассы, а вместо нот на них — самолеты.

Жизнь и смерть встретятся в контрапункте, и может оказаться так, что заключительным аккордом этой какофонии войны станет удар одного или нескольких самолетов о землю. И гибель каждого из них воспримется солдатами, всеми, кто увидит падающий самолет, по-разному: будет падать самолет с крестом — ликующая радость вызовет непроизвольный крик «Ура!», придаст новые силы красноармейцу; упадет самолет с красными звездами — фашистская сторона испытает чувство удовлетворения и с еще большим остервенением полезет вперед.

Победа или поражение, жизнь или смерть, печаль для одних и радость для других — реальная дикость войны — сейчас летела на группу Осипова со скоростью около ста метров в секунду. И если бы летчики не несли сейчас в своих сердцах уверенность в победе и надежду на жизнь, любовь к Родине и ненависть к врагу, которые утверждали в них жизнь, то вряд ли нашлись бы у них силы переступить огненную черту.