Владимир Богомолов - Момент истины (В августе сорок четвертого)

Трудно сказать, как сложилась бы дальше его судьба, но в это время немецкие танки прорвались на ближние подступы к столице, дивизию поспешно бросили в бой, кто-то вспомнил в этой сумятице и о нем — к вечеру того же дня на ледяном ветру под артиллерийским и минометным обстрелом он долбил саперной лопатой землю, отрывая себе стрелковую ячейку — свою крохотную крепость в системе полковой обороны.

Эта история послужила ему хорошим уроком. За годы войны он дважды лежал в госпиталях, воевал в трех разных соединениях, но с той поры если когда и пел, то лишь вполголоса и только наедине. Он не скрывал — в том числе и от Леночки, — что учился в консерватории, однако представлялся, да и указывал себя в документах не иначе как студентом теоретико-композиторского факультета, будущим музыковедом.

Сегодняшний вечер имел, точнее — мог иметь в его жизни особое значение, и, шагая теперь в глубь леса с двумя особистами, он проигрывал мысленно предстоящее объяснение с Леночкой: с чего и в какой момент начнет, что скажет и как будет продолжать в зависимости от ее реакции и ответов. Не без волнения он думал и о своей встрече с этим грузином-хирургом, который, видимо, не преминет потренькать на гитаре и попеть, наверняка так же фальшиво и безголосо, как и подавляющее большинство любителей.

Размышляя о своем, о том, что его волновало, он, однако, не забывал пригибаться под толстыми мокрыми ветвями, а тонкие отводил рукою, чтобы не намочить росой костюм. Не мог он совершенно не видеть и шагавшего с ним рядом Алехина и со временем подметил, что тот не переставая шарит взглядом по дороге метрах в трех перед собой, словно чего-то ищет. Что он там выискивает, помощник коменданта и не пытался себе представить — даже думать не хотел, — но было в этом вынюхивании что-то неприятное.

Особист, при всей его обходительности, был ему несимпатичен, и капитан заставлял себя не смотреть в его сторону и по возможности не обращать внимания на его действия, что не без усилия удавалось. Он в который уж раз проигрывал в уме предстоящий вечер и объяснялся с Леночкой, когда Алехин неожиданно нарушил молчание.

— Раненько! — вдруг полушепотом не без удивления протянул он. — Неужто улетают?.. Зима, видать, ранняя будет.

— Что? — вмиг возвращаясь к действительности, хмуро спросил капитан.

— Журавли. — Задрав голову, Алехин оглядывал небо. — Вроде улетать собираются. Слышите, прощаются…

Капитан прислушался; в ясном светло-голубом небе где-то тоскливо и надрывно курлыкали невидимые журавли.

Это печальное курлыканье вдруг пронзительно напомнило о бренности всего земного, о неотвратимом: о скором увядании, о смерти всех этих сейчас таких свежих и жизнерадостных листиков и травинок, о том, что все пройдет…

Да… «Все пройдет, и мы пройдем!..» — с грустью процитировал мысленно помощник коменданта и, подумав, от себя добавил: — Но след оставим…

— Товарищ капитан… — Алехин меж тем достал из кармана две красные засаленные нарукавные повязки с надписями «Комендантский патруль», встряхнул их, расправил и протянул одну капитану. — Прошу вас — наденьте.

— Зачем?.. — взглянув мельком, осведомился капитан. — Это для патрулей, для дежурных офицеров. А я — помощник коменданта! — заметил он с достоинством. — И сколько на этой должности, ни разу не надевал!

— А сегодня нужно. Прошу вас, — настойчиво повторил Алехин.

— А грязнее у вас не нашлось? — с откровенным недовольством беря повязку и брезгливо осматривая ее, осведомился капитан. — Из нее же суп варить можно!

— Это не у нас, а у вас! — весело сообщил Алехин. — Мне их дали в комендатуре. А постирать не было времени. Давайте я вам помогу.

Помощник коменданта остановился и, поджав губы, покорно стоял с минуту, пока Алехин не закрепил повязку на рукаве его кителя повыше локтя. Тем временем Блинов по своей инициативе проделал то же самое на рукаве гимнастерки Алехина.

В молчании они пошли дальше, и капитан снова охотно погрузился в свои мысли, однако немного погодя Алехин опять заговорил.

— Как у нас с оружием? — будто самого себя спросил он и, вытащив из кобуры пистолет, взвел курок и оттянул затвор, проверяя, есть ли патрон в патроннике; Блинов тотчас же проверил свой «ТТ». Но помощник коменданта, к кому, собственно, был обращен этот вопрос, шагал молча, будто не слыша.

— А у вас? — осведомился у него Алехин.

— За меня можете не беспокоиться.

— А эта штука вам знакома? — продолжал Алехин, достав небольшой вороненый «вальтер».

Получив утвердительный ответ, он загнал патрон в патронник и, поставив пистолет на предохранитель, протянул его капитану:

— Прошу… возьмите в карман.

— Зачем?

— На всякий случай… Берите, берите! — настаивал Алехин и, так как помощник коменданта лишь усмехнулся, сунул ему «вальтер» в правый карман брюк. — Осторожность всегда оправданна… Знаете, разное бывает…

— Знаю! — недовольно поморщился капитан и пригнулся, чтобы не задеть мокрую ветвь. — Слышал все это десятки раз! В том числе и сегодня!..

— Говорите тише, — попросил Алехин. — Что слышали?

— И про бдительность, и про осторожность, и что всякое бывает, и смотреть надо в оба!.. От всех этих поучений у меня уже мозоли в ушах! За кого вы меня принимаете?!

— Прошу вас — потише.

Помощник коменданта вытащил из кобуры свой «ТТ», взвел курок и оттянул затвор — Алехин увидел патрон в патроннике.

— Бдительность, осторожность, осмотрительность!.. Мне твердят об этом как мальчишке! — засовывая пистолет в кобуру, возмущенным полушепотом продолжал капитан. — За кого вы меня принимаете?.. Я на фронте с сорок первого года!.. Поверьте, бывал в таких переделках, по сравнению с которыми ваша «операция» — просто загородная прогулка.

— Что ж, возможно…

— Не возможно, а точно!

— Да я верю, верю, — улыбнулся Алехин.

— Верить мало! Чтобы понимать, надо самому пережить!.. Вы на передовой-то когда-нибудь были?

— Приходилось…

— При штабе дивизии или полка?.. Знаю, как вам «приходилось»!.. Во втором эшелоне! А я три года на передке! И если бы не ранение… Поймите, я боевой офицер! — взволнованно произнес капитан. — В комендатуре я случайно и не задержусь!..

— Говорите тише, — снова попросил Алехин.

— Да вы что, психа из меня сделать хотите?! — возмутился капитан. — Здесь же нет ни живой души! И шум ветра все покрывает. И куда же тише — я и так шепчу!

— Это вам кажется, — улыбаясь, возразил Алехин. — И насчет душ вы ошибаетесь. Мы только что прошли засаду, они предупреждены по радио и знают меня в лицо, иначе бы нас уже проверяли. Вы только не обижайтесь — понимаете, это специфика… И вообще лес шума не любит…

— «Специфика»!.. Эх, людишки! — со вздохом и презрительным сожалением вдруг вырвалось у капитана. — Дурацкая-то ведь специфика! Ну посудите сами… Вы кого-то там разыскиваете. Как я понял, двух или трех, ну, допустим, четырех человек. И вот вы устраиваете засады… более того, собираетесь оцеплять весь лес, привлекаете к этому даже не сотни, а тысячи офицеров и бойцов. И это при острой нехватке людей в частях на передовой. И делается все это из-за двух, максимум четырех человек! Причем, как я понял, вы даже точно не знаете, появятся ли они здесь!