Анатолий Иванкин - Конец «Гончих псов»

«Боже! — подумал Карл, — неужели в тылу еще не перевелись такие красавчики? Что от этого юноши останется, когда он попадет в руки бравого фельдфебеля?»

— Здравствуйте, господин Гольдберг, — произнес он вслух. Получилось гораздо суше, чем этого хотелось.

Мужчины обменялись рукопожатиями.

— Какими судьбами? — интересовался Гольдберг. — Я думал, что вы на фронте, льете кровь ручьями… вражескую и свою.

— Не только вам одним наслаждаться тыловой жизнью. Иногда и нам отламываются кусочки радости.

— Надолго в Берлин?

— Да нет, на два-три дня, — покривил душой Карл (зачем ему настораживать Гольдберга), — небольшая командировка в столицу.

Раздался звонок, оповещавший о конце антракта. В ложе были свободные места, но Гольдберг и не подумал предложить Карлу остаться с ними.

— Не прощаюсь, — Карл взглянул на Луизу. — Надеюсь, с вами сегодня еще увидимся.

В середине действия Карл заметил, что Гольдберг поднялся и стал настойчиво убеждать Луизу. Та сначала отрицательно качала головой, а потом резко поднялась и направилась к выходу. Гольдберг поспешил за ней.

«Нет, любезный, вы так легко не избавитесь от моего присутствия», — подумал Карл и направился в раздевалку.

— О! — изобразил он удивление, — вы тоже покидаете театр?

— Да, что-то у Луизы разболелась голова.

— Нужно прогуляться по воздуху. Сегодня великолепная погода. Такая бывает раз в двадцать лет.

На улице было тихо, легкий морозец серебрил ветви деревьев, легкие пушинки инея плавали в свете электрических огней. После душного театра дышалось особенно легко.

— Пойдемте пешком, — предложила Луиза.

— С удовольствием, — согласился Карл.

— Но это очень далеко, не меньше трех километров, — возразил жених.

— Кстати, потренируетесь, господин Гольдберг. Когда на вас наденут солдатскую шинель, тогда и тридцать километров будет не расстояние.

— Этому не бывать! — Герхард не на шутку сердился. — Думаю, что не доставлю вам удовольствия стать вашим подчиненным. Я освобожден от воинской службы.

— Простите, если не секрет, за что с вами обошлись так жестоко?

— Врожденный порок сердца.

— Я бы не хотел жить с таким изъяном, — сочувственно вздохнул Карл.

— Мне и моей работе он не слишком большая помеха. Скажите, барон, а какая у вас профессия?

— Летчик-истребитель. Я кадровый военный.

— Можно ли назвать профессией дело, не приносящее пользы человечеству?

Луиза улыбалась, не вмешиваясь в их спор. Ей было понятно, из-за чего он затеян.

— Впервые встречаю человека, мыслящего так странно, — кипятился Карл. — Впрочем, имея ваше здоровье, нельзя и мечтать о воздухе. Вам остается одно утешение — чернить нашу профессию.

— Человечество прекрасно обходилось без вашей профессии, И не появись она тридцать шесть лет назад, мы только бы выиграли от этого. По крайней мере, нам не нужно было бы прятаться по подвалам, задавая всякий раз вопрос: какая тревога — учебная или боевая?

— Слишком узкое и субъективное мышление, герр Гольдберг. Сотни лет мечтали люди о крыльях. Еще древние греки сложили миф о Дедале и Икаре…

Карл, довольный своим красноречием, покосился на Луизу. Она молча шла между ними. Было непонятно, на чьей она стороне.

— Коль зашел разговор о греках… Вы видели картину Питера Брейгеля-старшего «Гибель Икара»? — поинтересовался Герхард.

— Видел, но, помнится, удивился: никакого Икара там нет.

— Есть, но не сам Икар, а лишь одна его нога, торчащая из воды. Причем — обратили внимание? — на переднем плане пахарь, пастух и рыбак. Они трудятся на благо человечества. Плывут корабли, везущие товары в дальние страны… Словом, каждый занят своим делом. А с неба сорвался какой-то Икар и шлепнулся в море. От него на картине остались только всплеск да часть ноги. Никто этого даже не замечает. Человечеству всегда были нужны труженики, а не бездельники-Икары, порхающие в небесах.

«Боже, какие они еще мальчишки!» — думала Луиза, слушая перепалку.

— Мы пришли, — сказала она. — Благодарю вас за чудесную прогулку. Мне было очень интересно послушать ваш философский диспут.

— Прошу извинить, фрейлейн Луиза, если мы наскучили вам своей болтовней. — Карл поцеловал руку Луизы. — Прощайте, господин Гольдберг. У каждого человека своя судьба. Мне ехать на фронт, а вам оставаться в тылу. Но единственное, чему я завидую, — рядом с вами будет находиться фрейлейн Луиза. Свою же профессию я люблю и горжусь, что бы о ней ни думали студенты, освобожденные от военной службы.

— Берегите себя! — с чувством произнес Гольдберг.

— Храните и вы вашу жизнь и талант, — в тон ему ответил Карл. — Не опаздывайте по тревоге спускаться в самые глубокие убежища.

Карл щелкнул каблуками и, еще раз поклонившись Луизе, зашагал на Виттенберг-плац.

«Странный тип этот Гольдберг. Я ему не нравлюсь — это понятно. За таких девушек, как Луиза, нужно держаться обеими руками. Но почему он так озлоблен против военных?»

Впрочем, Карл не долго думал о Гольдберге. Ему гораздо приятней было думать о завтрашнем свидании.

Несколько торопливых встреч с Луизой, украденных у Гольдберга, оставили привкус горечи. Она избегала разговоров о замужестве. Все продолжало оставаться столь же неопределенным, как и раньше.

— Пиши до востребования, — попросила она, — я буду ждать твоих писем.

Вернувшись в отряд, Карл почувствовал, что привычная среда очищает его от налета влюбленности, томления и ревности.

От глаз Эрвина не укрылась эта перемена в настроении, Карла.

— Слава богу! Я вижу, казарма избавила тебя от меланхолии.

— Так и должно быть, — засмеялся Карл. — А разве твое германское сердце не заполняет радость, когда ты слышишь звон оружия и чувствуешь запах рокфора, исходящий от солдатских носков?

Однажды Эрвина Штиммермана вызвали в штаб эскадры, не объяснив причину вызова даже Келленбергу.

Но через два дня Эрвин вернулся и как ни в чем не бывало вышел на полеты.

— Куда ездил? — поинтересовался Карл.

— Предложили снова перейти на «юнкерс», только не на «восемьдесят шестой», на котором я летал, а на «восемьдесят восьмой». Этот самолет запустили в большую серию. В нашем флоте перевооружают на них две эскадры и одну формируют заново.

— Что ты им ответил?

— Я сказал, что счастлив летать на истребителях, тем более с таким командиром, как фон Риттен.

— Я у тебя серьезно спрашиваю…

— А я тебе серьезно говорю, что отказался.

— Спасибо, Эрвин. — И Карл крепко обнял приятеля.

— Обер-лейтенант, скажите, а что это за самолет «Юнкерс-88»? — заинтересовался Ганс Хенске, которому после Польской кампании вместе с Руди Шмидтом присвоили лейтенантское звание.