Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 2

Все рассмеялись. Принесли чай. Командир и начальник штаба дивизии были не просто довольны, а шокированы. Они слышали, что у нас идет возня с благоустройством, но такого не ожидали: военный городок обнесен прекрасным ограждением, при выезде огромный КПП и механически открывающиеся ворота, широкая бетонированная дорога и через 10–12 метров, слева, — прекрасное здание штаба. Конечно, нам было чем гордиться. Тем более что все преобразования происходили на общем фоне улучшения дисциплины и повышения уровня боевой подготовки. Учтите, читатель, ведь это все делалось более 40 лет назад.

Были у нас и огорчения.

14 января 1960 года Верховный Совет СССР с подачи Хрущева принял закон о сокращении Вооруженных Сил страны в одностороннем порядке на 1,2 миллиона человек. Старшее звено офицеров знало, конечно, что в армии и на флоте ожидается сокращение, но чтобы это делалось так резко и в таких масштабах, — никто не ожидал. Разумеется, по линии ЦК через политорганы проводилась разъяснительная работа. Было рекомендовано в каждом полку и отдельном батальоне провести митинги в поддержку этой политики.

Проводили митинги и мы. Открывал и первым выступал, как водится, командир полка. Я так же, как и остальные, говорил: «Мы целиком и полностью поддерживаем политику нашей партии и правительства. Считаем, что решение о сокращении Вооруженных Сил на миллион двести тысяч человек принято своевременно и крайне необходимо. Чтобы наша боеспособность не снижалась, мы обязаны еще лучше проводить занятия по боевой и политической подготовке, неустанно укреплять воинскую дисциплину и повышать уровень боевой готовности». И так далее в том же духе.

На митинг приехало много начальства из дивизии, в первую очередь, из политотдела вместе с начальником полковником Толочко. Был офицер из особого отдела. Никто из них не выступал, но все внимательно следили за тем, что и как происходит. Закончился митинг, подразделения развели на занятия, разошлись остальные. Ни у кого не было не только приподнятого, но и нормального настроения.

Я подошел к Толочко и спрашиваю:

— Ну, что — все?

— Да, наверное, все. Вот только на занятиях надо бы организовать разъяснение…

— А что разъяснять? — перебил его начальник штаба полка Песков. — А главное — как объяснить людям все это?

Песков всегда был прямолинейный, но честный и добросовестный офицер. Чтобы выйти из сложившейся ситуации, я бросаю Толочко «спасательный круг»:

— Очевидно, сегодня-завтра политотдел дивизии разошлет в части методическое пособие по этому вопросу?

— Да, да, конечно. Завтра вы получите.

Наконец, все разъехались и разошлись. Прежде чем идти в штаб, где у меня были дела, я отправился в клуб «на стройку века», как ее окрестили солдаты, потому что он капитально переоборудовался, работы шли форсированными темпами — полк не мог жить без клуба. Захожу в помещение и вижу Дворкина — нашего начальника медслужбы.

— Доктор, а вы-то чего здесь?

— Жду вас. Я знал, что вы сюда придете.

— Что-то случилось?

— Нет, я просто хотел поговорить с вами в той манере, как вы всегда мне разрешаете, то есть откровенно. Я уже понял, что вам в полку даже не с кем поделиться мыслями: наш замполит — пустое место, начальник штаба — весь в бумагах, первый заместитель — в своих личных проблемах, другие тоже не близки.

— Так чего же доктор хочет на этот раз?

— Доктор хочет, чтобы вы облегченно вздохнули, что митинг проведен, и все. И больше к этой проблеме можно не возвращаться.

— Почему?

— Потому что и школьнику ясно, что это удар по Вооруженным Силам. Чтобы снять напряжение, я проведу маленькую аналогию между вашим выступлением на митинге и моим разговором с Феликсом (Феликс — его сын лет шести-семи, очень развитый мальчишка). Так вот, он мне как-то говорит: «Папа, а почему когда ты разговариваешь с командиром полка, то весь меняешься и голос у тебя другой и ты через два-три слова все время повторяешь: товарищ полковник, товарищ полковник? А когда ты говоришь с другими, то становишься обычным». А я ему отвечаю: «Ты что же хотел, чтобы я с тобой говорил как с командиром полка?» А он мне ответил: «А что? Было бы неплохо! Ну если уж не со мной, то с подчиненными или такими же майорами. Но ты, как артист, сыграл свою роль и опять стал самим собой».

— Здорово он вас, доктор, причесал!

— Это верно. Но я к чему клоню? Только вы не обижайтесь. Ведь и я, и вы, и все остальные свою роль могут играть так, чтобы все выглядело естественно. Я, наверное, перехватываю через край, когда оказываю долг вежливости вам и другим начальникам. Вы это видите, но мне, по определенным соображениям, не говорите. А сын мне это говорит. Вот и я вижу, что вы на митинге перехватили через край и сами чувствуете это. Особенно вот это: «Мы целиком и полностью поддерживаем…» Хотя можно было бы просто: «Мы поддерживаем…» Суть та же, но этой ложной страсти, псевдопафоса уже нет. Ведь в душе люди думают о другом. Или еще: «Решение своевременное и крайне необходимое…». Ведь ни то, ни другое не соответствует действительности. И вы это знаете. Мы просто обязаны выполнять решение партии и правительства. Но что сказано, то сказано. Я только хочу вас попросить: выбросьте все это из головы, делайте свое любимое дело — и вам станет легче.

— Хорошо, доктор. Только я думаю, что ни вам, ни мне нет смысла касаться этой области.

— Согласен. Но я завел разговор лишь для того, чтобы у вас на сердце полегчало.

Мы с Дворкиным расстались. Он пошел к себе, а я, дав необходимые распоряжения строителям, отправился в штаб. Шел и думал. Конечно, доктор прав: можно было выступить сдержаннее. Солдаты еще воспримут, а офицеры задумаются. И без этого Никита уже наломал дров, а теперь рубанул Вооруженные Силы. Да, сам факт того, что майор Дворкин заговорил на эту тему, — уже показатель настроения офицеров. С этой «своевременностью» и «крайней необходимостью» я явно «вляпался». Надо в пропаганде сосредоточить внимание на другом — коль Вооруженные Силы сокращаются, то оставшаяся часть должна повысить свой уровень подготовки. Но я был доволен тем, что у нас присутствует дух откровенности, что продемонстрировал Дворкин.

Думал также и о том, как странно иногда распоряжается судьба человеком. Вот взять майора Дворкина. Прекрасный врач-терапевт, делает и несложные операции, замечательный психолог, незаменимый администратор и организатор, любит людей — постоянно бродит по казармам, беседует с солдатами. Умный, хороший человек. А его начальник, дивизионный врач, подполковник мед-службы Финкель, — полная противоположность. Тупой, как пуговица, вообще ничего не смыслит в медицине, нулевой организатор. Народ над ним смеется. Но они одинакового возраста, одновременно кончали мединститут, затем прошли военную переподготовку, оба евреи, однако дурак ходит в начальниках, а умница — у него в подчинении.