Валентин Варенников - Неповторимое. Книга 2

Все это обеспечивало боевую подготовку вначале 6-го отдельного пулеметно-артиллерийского, а затем, после его расформирования, — 266-го мотострелкового полка, который прибыл на Рыбачий и которым я продолжал командовать.

Способности к предприимчивости пришлось применить и в 61-м мотострелковом полку 131-й мотострелковой дивизии (Печенга).

А дело было так. Поскольку у нас, на Рыбачьем, все было в порядке, а после различного рода проверок с выворачиванием «наизнанку» всего полка мы получали только хорошие и отличные оценки, руководство, в первую очередь командующий 6-й армией генерал-лейтенант О. А.Лосик, в порядке поощрения, переводит меня с полуострова на материк — в 131-ю мотострелковую дивизию. Но не в саму Печенгу, а на 112-й километр — в семи километрах от Печенги — в 61-й мотострелковый полк.

Если сравнить этот полк со всеми предыдущими, то в материально-бытовом отношении он был хуже всех, вместе взятых. Да и уровень подготовки не блистал, что вполне естественно, ибо бытие определяет сознание.

И вот представьте такую картину. На единственной дороге из Мурманска в Печенгу, во впадине между голых сопок прилепился небольшой военный поселок. Никаких ограждений и даже обозначения границ ни вокруг поселка, ни внутри не существовало. Где казарменная зона, где границы парка и стоянки машин, где тыловые объекты, где начинаются жилые дома офицерского состава и т. д. — не разберешь. Поэтому все «расплавилось», стерлось и не имело своего «лица». Отсюда и отношение ко всему и ко всем — и к солдатам, и к офицерам, и к офицерским семьям, и к малочисленному гражданскому населению, и к двум имевшимся лошадям, к собакам и даже к чайкам, прилетавшим с залива Лиинахамари на помойку, — было одинаковое. Жизнь едва теплилась, а боевая учеба была такой, как пульс умирающего человека.

Весь поселок состоял из сборнощитовых солдатских казарм и таких же сборнощитовых одно- и двухэтажных домов офицерского состава — с водой на улице и печным отоплением, как и в казармах. Единственное исключение представлял штаб полка — он располагался по другую сторону дороги в трех полуземлянках. В «кабинете» командира полка два на три метра были установлены однотумбовый письменный стол, стул, сейф на табуретке и старый замызганный клеенчатый диван с прорвавшимися наружу пружинами. Вместо окна — вмазанное в стену стекло. Что делать? В Мурманске мне удалось найти «золотую жилу» — дармовой, разбросанный по всему побережью строительный лес. На Рыбачьем тоже была золотая жила — отдел фондового имущества Северного флота, где я пасся, как хотел и сколько хотел, брал непосредственно для нужд полка что надо и выменивал столярку, цемент, кирпич, доску и т. д. Как же быть теперь, в этом Богом и командованием забытом месте? Ведь благоустраивать полк надо. Иначе его пульс совсем не будет прослушиваться.

Начались лихорадочные поиски. В самой Печенге и других прилегающих к ней военных городках жизнь была совершенно иной, нежели у нас, — не просто нормальной, но даже вполне приличной. И, в первую очередь, это обуславливалось материально-технической обстановкой — она здесь была значительно лучше. Но из этих военных городков для себя ничего не выкачаешь!

Рядом с Печенгой находилась небольшая база моряков Лиинахамари. Здесь, увы, нам тоже ничего не светило. Потом я разведал, что в 20 километрах от Печенги в сторону Никеля начинается строительство нового города под названием Заполярный. Строители устроились во времянках и завозили все, что требуется крупной стройке — для возведения современных зданий. Однако и здесь пока ничего не высвечивало — в рабочих руках стройка не нуждалась. Тем не менее со всеми руководителями, особенно снабженцами, я уже перезнакомился.

В одном городке с нашим полком располагался, правда, несколько обособленно, и медико-санитарный батальон дивизии. Он имел центральное отопление, как и одна наша казарма, которую занимала полковая школа по подготовке сержантов. А котельную содержал полк. И вот как-то ночью захожу в котельную после обхода казарм (частенько сам проверял, как отдыхает личный состав, как несут службу). Дежурил кочегар — крепкий мужик, лет на пять-семь постарше меня. Живет в медсанбате, там же медсестрой работает его жена. Разговорились с ним и начали разбирать житье-бытье. Оказалось, что родом он из Мончегорска. Когда началась война, его призвали в армию, и воевал он здесь, на Севере. Здесь же и попал в плен. Вместе с другими пленными, которых привозили пароходами в Лиинахамари и затем перегоняли в сопки, он работал в каменоломнях — в предгорье хребта Муста Тунтури, отделявшего полуостров Рыбачий от материка, взрывали гранитные скалы и затем вручную дробили гранитные глыбы на щебенку.

— Это был адский труд, — рассказывал кочегар. — Кормили скверно. Жили мы в бараках, где зимой вечно не хватало тепла, а летом заедали комары, поэтому мало кто надеялся выжить. Многие, не выдержав, умирали. Их не разрешали хоронить — оттаскивали в сопку и там бросали. Лисы и россомахи их обгладывали. Для всех узников одной отрадой была ранняя осень, — когда много грибов, ягоды.

— А куда немцы девали щебенку?

— Вывозили в Лиинахамари, а там грузили на судна и, очевидно, через Норвегию, перебрасывали в Германию.

— И все делалось только вручную?

— Нет, это чтобы пленных заставить мучиться. Но здесь были и камнедробилки, и электроленты, которые подавали готовую щебенку на-гора.

— А вы хорошо помните те места, где вам доводилось тогда вкалывать?

— Ну, как же! Я там все на животе прополз. Когда 7 октября 1944 года наши войска перешли в наступление (это он, очевидно, говорил о Петсамо-Киркинесской операции), мы перебили всю охрану, захватили оружие, постреляли охранных собак и малыми группами разбежались. Наша группа пробивалась на восток — к Западной Лице. Меня ранило. А тут подошли наши войска. Это было спасением для нас. В полевом госпитале познакомился с Настей — моей будущей женой. У нас родилась дочка. Теперь она уже в 10-м классе. Меня после войны судили, но оправдали — подтвердилось, что охрану мы действительно перебили.

— Да, тяжелая была у вас жизнь… А туда, где работали узники концлагеря, вы потом не ходили?

— Нет. Вспоминать пережитое тяжело.

— А как вы думаете, могла щебенка там еще остаться?

Задав этот вопрос, я почувствовал, как у меня в висках пульсирует кровь. Ведь сейчас, от его ответа, решается всё!

— Ну, что вы?! — воскликнул мой собеседник.

Я обмер. Надежды рухнули. Но тут услышал:

— Да там ее горы! Возить — не перевозить.

У меня голова пошла кругом. Вот оно, наше спасение! Похоже, я отыскал еще одну «золотую жилу».

— А вы могли бы утром съездить со мной и показать это место? — осторожно, словно боясь спугнуть удачу, спросил я.