Александр Сметанин - Дорога на Порт-Артур

— Бои предстоят необычайно трудные, товарищи коммунисты и комсомольцы, — заканчивал докладчик, — и нам нечего скрывать это от всего личного состава. Враг будет делать все, чтобы отсрочить час своей гибели. Вот почему готовиться к этим боям нам нужно целеустремленно и настойчиво, как никогда. Что нужно сделать в первую очередь?

Докладчик перечислял все пункты, а мы, сидящие вокруг него, наверное, все мысленно прикидывали в уме, что уже сделано, а что нет.

Потом начались прения. Какими были они? Короткими и деловыми. Пройдет много лет, а все буду и буду вспоминать о том, как умели говорить на партийных собраниях на фронте. Какие решения, написанные тут же от руки парторгами, не отличавшимися особой образованностью, принимались! Не было громких общих фраз, не было призывов и лозунгов. Что, кому и когда сделать — вот каков был смысл этих партийных решений. Кто первым поднимается в атаку в таком-то отделении, взводе, кто должен водрузить флажок на захваченном дзоте, увлечь за собой штурмовую группу.

После собрания, когда все направились к месту ночного занятия, меня догнал парторг.

— Устав ВКП(б) изучаешь, Кочерин?

— Изучаю.

— Все понятно?

— О правах и обязанностях члена партии написано просто.

— А в чем же затруднение?

— Да есть кое-что в теоретической что ли части. Я там галочки поставил, хочу, чтобы вы пояснили кое-что.

— Это я с удовольствием. Подходи, потолкуем. И еще, Кочерин: про газеты не забывай, держись в курсе событий. На собрании тебе вопросы будут задавать и на бюро батальона — тоже. А вообще-то, главным, Кочерин, будет то, как ты и твои ребята в предстоящих боях вести себя будете. Вот о чем никогда не забывай.

...Вечером повалил снег, темнота сгустилась, стала словно осязаемой. Объект атаки — господский двор — как бы провалился в нее, и мы лишь угадывали, в каком направлении от нас находятся эти внушительные кирпичные сараи.

Мы лежим на опушке леса. С минуты на минуту должна начаться атака. Внезапная, без артиллерийской подготовки и криков «Ура!». За «противника» действует одно отделение нашего взвода. Если оно не обнаружит нас своевременно и не откроет огонь холостыми патронами, его командиру будет солидный нагоняй. Вот почему держи ухо востро, парень!

Нам тоже несдобровать, если нас заметят раньше времени. Конечно, темень и снег — пока наши союзники, а потом могут стать врагами. Ведь в таких условиях мы можем немного поплутать, не выйти к своим объектам атаки, что в реальном бою грозит большими бедами: можно и пострелять друг друга.

— Ну, скоро там, командир? — спрашивает Сивков, постукивая ногой об ногу. — Душа и та стынет.

Он спрашивает меня не первый раз, хотя отлично знает, что мне известно не больше его. Ждать команды младшего лейтенанта Гусева — такова задача отделения на ближайший отрезок времени, вот почему я ничего не отвечаю Алексею.

Таджибаев и Манукян лежат неподвижно, словно ненароком задремали. Надо посмотреть, что с ними.

Пригнувшись, перебегаю на левый фланг отделения, ложусь рядом с Таджибаевым.

— Как ты, Усенбек?

— Все порядок, товарищ младший сержант.

— Не замерз?

— Не замерз. Когда наступать будем?

— Скоро, Усенбек, скоро. Сигнал атаки не забыл?

— Не забыл.

— Хорошо. Теперь слушай меня...

С Манукяном тоже не приходится много говорить, и я возвращаюсь на свое место успокоенный.

Вспоминаю выступление на партийном собрании роты незнакомого мне ефрейтора из третьего взвода. Он говорил о новичках на фронте, таких, например, как наши Манукян и Таджибаев.

— Беречь надо таких ребятишек. — Ефрейтор, уже немолодой, с заметной сединой в усах, оглядел нас — Да, да беречь! Ведь как они в атаку ходят? Поднялись и пошли в полный рост, напролом, удаль свою показывать. А в атаке, все мы знаем, с умом надо действовать: где перебежать, где пригнуться, а где и ползком сблизиться с немцем. Вот чему учить надо наших молодых.

Ефрейтор помолчал, как бы прислушиваясь к тому, о чем шепчутся между собой красноармейцы из старичков, затем продолжил:

— И еще: ведь молодые они и есть молодые. Им наш род продолжать. Чего тут смешного? Ничего смешного нет! Дело говорю. Невест эвон сколько по домам сидит, а женихи где?

В подвале кто-то хохотнул. Его поддержали, но ефрейтор даже не улыбнулся.

— Я кончил. А говорил к тому, что на занятиях мы будто и забываем про врага, про пули его да осколки. Не знаю, как в других взводах, а у нас, в третьем, так.

Да, ефрейтор, ты прав. Никто не возразил тебе. И даже в решении записали специальный пункт о молодых бойцах — новичках на фронте.

Решение нужно выполнять, но лично мне сегодня вряд ли удастся это сделать. В такой темени я, пожалуй, и не увижу, как будут двигаться в атаке Манукян и Таджибаев, хотя и тому, и другому я еще раз напомнил о том, чтобы не лезли на рожон, умело использовали местность.

Ночной бой за опорный пункт «противника» закончился для нас удачно. Мы бесшумно преодолели проволочное заграждение и по проходу в «минном поле» ворвались в господский двор. Оборонявшиеся открыли огонь поздно, с короткой дистанции. Бросками нескольких гранат мы «уничтожили» их, после чего прочесали все хозяйственные постройки к великому неудовольствию квартировавших там поваров и повозочных. На противоположной окраине усадьбы мы «закрепились», изготовились к отражению контратаки, а где-то около полуночи уже были в своем блиндаже, на самом «передке».

...Скоро будем наступать. Нас больше уже не отводят во второй эшелон на занятия. Даже сержант Егоров со своим расчетом стоит на прямой наводке метрах в пятидесяти от нашей траншеи.

Ночами напролет по траншее ходят офицеры разных родов войск. При свете фонариков, стоя на коленях, они делают пометки на картах, подолгу разговаривают с командиром роты и с Гусевым. Или, осторожно выглядывая из-за бруствера, смотрят в сторону противника, потом опять опускаются на колени и опять что-то помечают на картах.

Немцы догадываются, что мы вот-вот будем наступать. В небе все чаще появляются их самолеты-разведчики, но наши истребители все время находятся начеку, смело идут на сближение с гитлеровскими асами, и те, не принимая боя, убираются восвояси.

...Сегодня с утра всем приказано находиться в траншее на своих местах. Быть побритыми и по-уставному одетыми. Очевидно, что-то вроде строевого смотра. Но кто его будет проводить всего в двухстах метрах от противника?

Стоим в ячейках для стрельбы, устланных для тепла соломой и ветками. А у меня под ногами, кроме того, сиденье от кресла, обитое бархатом. Сивков завидует, хотя колченогое кресло нашел за сараем он, а вот приспособить сиденье под ноги, чтобы не так зябли, не догадался.