Александр Сметанин - Дорога на Порт-Артур

— Обходи сосенки, Кочерин! — командует старшина. — Отрезай им дорогу в глубь леса!

Ну зачем он командует? Они же слышат и попытаются не допустить обхода.

Перебежками, от дерева к дереву я начинаю обходить сосенки, но автоматные очереди отсекают мне дорогу. Спрятавшись за дерево, я кричу старшине, быть может, хорошему хозяйственнику, но плохому тактику:

— Старшина, давай врежем по ним из трех автоматов.

— Верно! Огонь! — командует старшина, и мы бьем по сосенкам из автоматов. Бьем длинными очередями из трех точек, потом перебежками продолжаем сближение.

Ответного огня нет. Что это, ловушка? Или мы постреляли их? Может, ушли?

Нет. Местность за сосенками просматривается. Лес редкий, и фигуры бегущих были бы видны.

Так и есть! Один из солдат-хозяйственников замечает бегущего и открывает по нему огонь.

Вскидываю автомат и тут же опускаю его: стрелять с такого расстояния из автомата — значит просто жечь патроны. Это понимает и наш противник. Он бежит ровнехонько, как на кроссе, даже не прячась за деревья. Бежит один. А где второй?

— Давай свое ружье, дядя! — Сивков бежит к пожилому солдату-хозяйственнику, берет его карабин. Выстрелы раздаются один за другим, раскатисто мечется по лесу эхо. Оно догоняет даже убегающего, но не делает ему никакого вреда. А пули из сивковского карабина, к сожалению, летят мимо.

Алексей грозит вслед убегающему и отдает карабин хозяйственнику.

Мы осторожно приближаемся к сосенкам, держа оружие наготове. Так у нас на севере подходят к лежке раненых медведей-шатунов, обложенных охотниками где-либо в лесной чаще, среди пней и корневищ, наглухо укрытых метровым слоем снега.

Где он, второй? Или притаился, чтобы задержать нас и дать возможность напарнику уйти?

Он был мертв и лежал навзничь с простреленной головой под крохотной, обрызганной кровью сосенкой. Рядом валялись автомат ППШ и вещевой мешок с оторванной лямкой.

Убитый был одет в заношенную солдатскую шинель, кирзовые сапоги, на шапке виднелись написанные химическим карандашом инициалы «В. Т.»

На первый взгляд, обыкновенный солдат неизвестного рода войск, лет двадцати пяти.

— Обыщи его, Кочерин, — говорит старшина, доставая кисет.

— Не могу.

— Еще чего?

— Не могу, старшина, мертвяков обыскивать.

— Тоже мне, цаца. — Старшина закуривает, отдает автомат солдату и расстегивает на убитом добротный кожаный ремень.

Из документов имеется только изрядно помятая красноармейская книжка. Старшина листает ее и кладет в карман. В вещмешке среди тряпок и патронов он находит пластмассовую коробку для масла, какие имелись у всех немецких солдат, полную колец, брошек, цепочек, крестиков, перстней и еще каких-то золотых безделушек.

Старшина протяжно свистит, покачивает головой, высыпает золото себе в шапку, для чего-то трясет его перемешивает и опять складывает в коробку.

— Ну, что скажете, братцы? — обращается он к нам.

А что мы скажем? Грабитель. Туда ему и дорога. Но кто он? Чья рука так хладнокровно наводила автомат на беззащитных людей?

Старшина прячет коробку в карман шинели, внимательно осматривает убитого. Теперь уже с видом следователя по особо важным делам, прибывшего на место преступления.

Некоторое время он молчит, раздумывая, потом спрашивает меня:

— Скажи, Кочерин, в его обмундировании ты ничего особого не замечаешь?

— Нет. Все вроде как у нас.

— А я вижу. — Старшина наклоняется, вытаскивает из-под убитого ремень.

— Такие кожаные ремни выдавали только до войны. Сам получал, когда кадровую служил. У этого и на брюках кожаный ремень, хотя мы давно получаем и поясные и брючные только из брезента. Это раз. Второе — гимнастерка на нем не только с отложным воротником, но и из ткани тоже довоенной. А белье? Ты видел на ком-нибудь из нас трикотажное белье? Не видел. Значит, — старшина поднимает кверху палец, — перед нами оборотень.

— Кто? — Сивков удивленно смотрит на старшину. Слово из сказки кажется ему здесь донельзя неуместным.

— Понимаешь, солдат, у Гитлера есть такая организация — «Вервольф» называется. По нашему, значит, оборотень. Это диверсанты. Сейчас они выходят к дорогам, по которым направляются в тыл гражданские немцы, грабят их, убивают некоторых. И заметь, делают это под видом бойцов Красной Армии, чтобы потом, после войны, эти немцы рассказывали всем, что видели. Понял, солдат?

— Понял. А почему вы догадались об этом, товарищ старшина?

— Да потому, что на убитом обмундирование, которое немцы в начале войны на складах наших захватили. Теперь такого нет. А для гражданских немцев это неизвестно. Все, пошли домой.

— Убитого брать не будем, старшина?

— Нет, Кочерин. Пусть лежит тут. Если кому понадобится, приведу сюда. А сейчас по пути зайди ко мне в землянку, составим акт на то, что забрали у него в вещмешке.

— Да я ничего не понимаю в этом золоте, старшина. Впервые вижу его.

— Я не больше тебя разбираюсь. Просто перечислим, сколько там колец, брошек, цепочек. Пошли.

Мы еще раз оглядываем место недавнего боя и отправляемся восвояси.

По дороге старшина вдруг вспоминает что-то, останавливается, ждет, пока подойдет Сивков.

— И еще — это предатель может быть. Шапку, шинель мог с убитого снять. Его же красноармейскую книжку взять. Они, видишь ли, бывшие полицаи, разбегаются сейчас, как тараканы на свету, чтобы за границу улизнуть. И это может быть. Все может быть, товарищ...

— Сивков.

— Товарищ Сивков. Куришь?

— Курю, товарищ старшина.

— Тогда угощайся. Вот подпишем акт, сдадим золотишко, куда будет велено, и делу конец. А то, что ты последнего из карабина не достал — черт с ним! Не журись. Найдет и его пуля.

Вскоре тот же старшина командир хозвзвода подтвердит: грабители все-таки оказались оборотнями.

...Наш взвод пополнили. Теперь в нем вместе с командиром пятнадцать человек. Четверо из прибывших новичков — бывшие военнопленные, работавшие на полях помещиков и зажиточных хозяев здесь же, в Восточной Пруссии.

Они приняли присягу, получили обмундирование и оружие.

Сначала начальство решило Сивкова и Куклева назначить командирами отделений, как людей уже имеющих фронтовой опыт, но те оба категорически отказались повышаться в должности, а младший лейтенант Гусев высказался за то, чтобы нас всех троих оставили в одном отделении. Так, по его мнению, будет справедливее. И нас оставили в покое. Командирами двух других отделений назначили солдат из шестой роты.

Снова, как и перед прорывом обороны 13 января, началась учеба. С утра повзводно мы уходили в ближайший тыл обороны я начинали отрабатывать тактические задачи по ведению боя в траншеях, по блокированию дотов и дзотов. Но на что особое внимание обращали наши командиры, так это на ведение уличных боев. Нашей дивизии, всю войну провоевавшей в лесах и болотах, не приходилось участвовать в обороне или штурме крупных городов, поэтому мы учились вести бой на чердаках и в подвалах мелкими группами, на лестничных маршах и площадках, атаковать через проемы в стенах. С занятий возвращались бурые от кирпичной пыли, уставшие и сразу же начинали чистить оружие, а попутно помогали новичкам изучать его устройство.