Ганс Шерфиг - Замок Фрюденхольм

Сидя в своей конторе, он приказывал, чтобы заключенных на ночь запирали. На следующий день ему докладывали, что заключенные сломали замки. Привезли висячие замки, но и они оказались сломанными. Хеннингсен обратился в тюремный директорат за помощью, в третий раз требуя эвакуации лагеря.

В директорате с ним говорили холодно. В теперешних условиях эвакуация нежелательна. Нежелательно привлекать внимание общественности к тому, что происходит в лагере. Нежелательно вообще, чтобы о лагере вспоминали.

Из лагеря, вступить в который инспектор не осмеливался, пришел новый рапорт: испанские добровольцы, одетые в военные шинели и подпоясанные ремнями, военным маршем вошли в барак-столовую. Под шинелями они держали отломанные ножки стульев. Они отказывались покинуть барак, пока не будут удовлетворены их требования.

Хеннингсен по телефону послал новый сигнал бедствия в тюремный директорат. Помощь нужна немедленно. Ему сообщили из тюрьмы Вестре, что в Хорсерёд едет новый инспектор, обладающий особыми полномочиями.

В ожидании предстоящей битвы с заключенными Хеннингсен принял свои меры. Он раздал надзирателям слезоточивые бомбы, но не позволял им напасть на барак, пока не придет помощь со стороны. Он не доверял лагерному персоналу.

Инспектор из тюрьмы Вестре приехал в автомобиле с полномочием на месте уволить Хеннингсена. С отвращением он смотрел, как плакал маленький человечек.

В барак был послан надзиратель, чтобы пригласить уполномоченных на переговоры. Три человека решительно вышли из барака, уверенные, что их вызывают выслушать ультиматум Хеннингсена. Они были изумлены, увидев на стуле маленького инспектора высокого толстого человека.

— Кто вы? — с удивлением спросил один из уполномоченных.

— Енсен, инспектор лагеря Хорсерёд.

Он любезно сообщил, что Хеннингсен уволен и что оп сам, помимо своей должности инспектора тюрьмы Вестре, взял на себя еще и руководство лагерем Хорсерёд. Он не сможет бывать в лагере ежедневно, но ему назначат заместителя, который будет заниматься текущими делами.

— Каковы ваши пожелания, господа? Из-за чего идет борьба?

Уполномоченные объяснили, что в лагере больные предоставлены самим себе. Они обращались к Хеннингсену о требованием организации пункта первой помощи и приглашения в нужных случаях врачей. Хеннингсен вообще не пожелал разговаривать об этом. Вот почему возник конфликт.

Инспектор Енсен тут же обещал, что пункт нерпой помощи будет создан немедленно, что он позаботится и о враче. Если у заключенных есть еще пожелания, пожалуйста, говорите.

В лагере Хорсерёд началась новая эпоха. Она совпала с окружением 6-й немецкой армии у Волги.

Весной заключенных из тюрьмы Вестре привезли обратно в Хорсерёд, и они не узнали его. Казалось, что они приехали в санаторий. Все их прежние требования были выполнены. Лагерь расширили, и хотя количество заключенных увеличилось, все же стало просторнее. К востоку от старого лагеря на открытом месте был построен еще один лагерь. А по другую сторону шоссе на Хельсингёр построили небольшой лагерь для интернированных женщин, которые целых два года находились взаперти в тюремных камерах.

Инспектор Енсен поручил повседневное руководство лагерем Хорсерёд молодому вице-инспектору. Сам он бывал в лагере редко. Новый начальник был человек вежливый, воспитанный, и ему явно было предложено удовлетворять по возможности все претензии интернированных. Никаких приказов. Жизнь за колючей проволокой текла сама по себе. Контроль при свиданиях отменили, цензура писем ограничивалась чистой формальностью. Никому не приходило в голову читать, что пишут заключенные женам, и не было случая, чтобы письма задерживались.

— Почему, черт возьми, так не было с самого начала? — спросил Мартин Мадса Рама.

— Сталинград, — ответил Рам. — Правительство более не верит в победу немцев. День расплаты приближается.

— Было гораздо легче ввести все эти улучшения в 1941 году, когда немцы были заинтересованы в добрых отношениях. Зачем же ждали, пока немцы обозлятся и перестанут считаться с общественным мнением?

— Тогда думали, что немцы выиграют войну. Больше этого не думают. Но мы по-прежнему заложники.

— Мы живем, как в доме отдыха.

— Да, надо признаться, кормят они своих заложников хорошо.

— Питание здесь безукоризненное, — подтвердил Магнуссен.

— Да, когда нас выдадут немцам, мы будем выше средней упитанности, — сказал Мадс Рам.

Целый барак был отведен для свиданий с женами и детьми. Его перестроили, сделали маленькие отдельные комнатки, где можно было спокойно беседовать и даже запереть дверь. Был разбит и маленький садик, где в хорошую погоду родственники могли посидеть и выпить суррогатного кофе.

— Похоже на гостиницу, — сказала Маргрета. — Помнишь отвратительного надзирателя с торчащими красными ушами, который слушал наш разговор, когда я приезжала сюда в первый раз?

— Он был нацист, — ответил Мартин. — Один из ставленников Хеннингсена. Это он и сфотографировал нас в лагере и послал фотографию в газету «Федреландет». Его выгнали.

— А где Хеннингсен?

— Получил место в тюремном директорате. Говорят, начал пить.

— Его отец умер. Ты помнишь, он был членом религиозной миссии в Престё и на велосипеде развозил разные божественные брошюрки.

— Вот как. А как поживает Йоханна? Родила?

— Нет, но скоро родит. Это очень грустно. Как отнесется к этому Оскар?

— Говорят, Оскар очень переживает.

— Кто говорит?

— Сестра Эрика Хеста. Ее муж тоже здесь в лагере. Правительство предлагает десять тысяч крон тому, кто разыщет Эрика Хеста. Он стоит дороже Оскара.

— Откуда вы здесь так много знаете? Вы знаете больше нас.

— Ничего удивительного. Каждый день люди с разных концов страны приезжают сюда на свидания. Мы стали своего рода центральным бюро информации. И, конечно, получаем все подпольные газеты. Как поживает Якоб?

— Хорошо.

Они говорили о чем угодно, только не о будущем. В их свиданиях всегда было что-то нереальное, похожее на сон, и они старались не думать о том, что когда-то нужно проснуться.

— Не пугайся, если я однажды заеду в гости домой, — сказал Мартин, — На минуточку.

— Какая чепуха!

— Ничего невозможного в этом нет.

— Не верю.

— Слышишь кукушку? — спросил Мартин. — У нас здесь тоже есть кукушка. Она кукует совсем как у нас дома. Так красиво. Я всегда любил слушать кукушку.

— В этом году я впервые ее слышу, — сказала Маргрета, — Можно посчитать, сколько лет нам осталось жить.

— Нет, не надо, не будем считать.

Маргрета вздрогнула, оба встали.

Лето в этом году выдалось хорошее. Заключенные много времени проводили на воздухе и загорели. Из елового леса доносился чудесный запах смолы и хвои. Кукушка куковала, не переставая.