Василий Белых - Моторы заглушили на Эльбе

Моя первая встреча с однополчанами была несколько необычной. Она произошла 7 февраля 1944 года, в день прибытия в 1205-й самоходный артиллерийский полк, куда приказом начальника Главного политического управления Красной Армии после окончания курсов при Военной академии бронетанковых и механизированных войск я был назначен заместителем командира полка по политчасти.

Вечером того же дня после оформления документов в штабе и обстоятельной беседы с парторгом полка капитаном Михаилом Павловичем Пузановым мы пошли с ним в казарму.

Дневального у дверей казармы почему-то не было. Увлеченные оживленным разговором бойцы и сержанты не заметили нашего прихода. Они сидели и лежали на двойных плотно сдвинутых нарах, стояли в проходах.

Первым увидел офицеров молодой, среднего роста боец. Он поспешно одернул гимнастерку и, приложив руку к головному убору, представился: «Товарищ майор, дневальный по казарме красноармеец Плясухин!»

Разговор утих.

— Здравствуйте, товарищи! — приветствовал я красноармейцев и сержантов.

В ответ прозвучало нестройное:

— Здравствуйте…

— Здравия желаем, товарищ майор!

— Вечир добрый!

Окинув быстрым взглядом бойцов, я про себя отметил: команду «Смирно!» дневальный не подал, многие продолжали сидеть и лежать даже после прихода офицеров; обмундированы по-разному: большинство в форме танкистов (кое-кто даже в казарме не снял танкошлем), у иных на погонах эмблемы артиллеристов, саперов, стрелков; одни одеты по форме, словно в ожидании команды «Становись!», другие полураздеты, хотя время отбоя еще не наступило.

Тем не менее я принял стойку «смирно», взял под козырек и громко представился:

— Майор Белых. Назначен в полк заместителем командира по политчасти!

Бойцы оживились. Лежавшие, и сидевшие на нарах поднялись, приводя в порядок одежду.

— О чем разговор? Поделитесь со мной и капитаном Пузановым…

Вперед вышел высокий, стройный боец. Представился: «Сержант Сытытов!»

— Товарищ майор! — уверенно обратился он. — Говорят, что к нам на вооружение поступают семидесятишестимиллиметровые самоходные артиллерийские устауовки, [1] Легкие самоходные артиллерийские полки, формировавшиеся в конце 1943 г. и начале 1944 г. в составе 4-х батарей, получили на вооружение 21 СУ-76. Эта установка имела следующие характеристики: калибр и тип орудия — 76-мм пушка; база — танк Т-70; тип бронезащиты — полузакрытая: боекомплект — 60 снарядов; максимальная толщина брони — 35 мм; максимальная скорость — 45 км/ч; запас хода — 250 км; экипаж — 4 чел.; боевой вес — 10,5 т. а у них тонкая броня, да к тому же вовсе нет крыши. Правда ли это?

— Правда. А что?

Сытытов не спешил с ответом. Зато его товарищи на все лады принялись обсуждать услышанную новость.

— Обсерватория, а не боевая машина!

— Открой брезент и считай себе звезды, мечтай!

— Романтика, словом!

— Н-да, это вам не KB…

— И не тридцатьчетверка!..

Признаться, подобные высказывания не удивили меня. В беседе при нашем знакомстве Пузанов предупреждал: некоторые бойцы весьма скептически оценивают новые самоходки. Полк еще только формировали. Пополнение прибывало с разных концов страны: одни — из госпиталей, другие — с курсов подготовки и переподготовки специалистов. Некоторые уже успели повоевать в прославленных танковых бригадах, корпусах. Гордились этим и искренне сожалели, что не удалось вернуться к своим побратимам-танкистам. Вечерами в казарме только и разговоров было о том, что, дескать, где уж самоходке тягаться с танком. И обычно большинство клонилось к тому, что самоходка — машина несерьезная, много с ней не навоюешь.

Выждав, когда «скептики» выговорятся, я спросил напрямик:

— Ну а кто из вас видел СУ-76? Может быть, водил ее, стрелял из ее пушки?..

Смущенно переглядываясь, бойцы молчали. Воспользовавшись некоторым замешательством и нерешительностью собеседников, я, так сказать, перешел в наступление.

— Вы правы: толщиной брони и огневой мощью СУ-76 уступает танку KB и тридцатьчетверке. И боевое отделение ее, действительно, сверху не имеет брони, прикрыто брезентом. Но ведь и назначение СУ-76 совсем иное! Это — мощное огневое средство непосредственной поддержки пехоты в наступательном и оборонительном боях. Подождите: получим самоходку, изучим ее тактико-технические данные, опробуем на боевых стрельбах, отработаем взаимодействие в экипажах, тогда и поговорим подробнее. Но говорить будем опять-таки о том, как лучше использовать в бою огневую мощь оружия, которое выковал для нас народ.

Бойцы внимательно слушали. Беседа явно увлекла их. И, главным образом, потому, что затрагивала вопросы, кровно волновавшие людей.

Я исподволь внимательно изучал лица моих новых подчиненных, мысленно подбирал слова, которые необходимо было сказать именно теперь, чтобы рассеять поселившееся в их сердцах сомнение: ведь с этими людьми предстояло идти в бой, и я хотел наперед знать, как поведут они себя в час смертельных испытаний.

— В каких частях вы воевали? — спросил я сержанта, который все время молчал, не высказывая своего мнения.

— В танковых…

— С коммунистом Долгушевым мы уже говорили о самоходках, — сказал Пузанов.

— А вы, красноармеец Плясухин?.

— Пока не воевал. Учился на курсах, на танкиста!..

— А вы, сержант? — обратился я к сидевшему на нарах бойцу с расстегнутым воротом гимнастерки, тому самому, который при встрече молвил: «Вечир добрый».

— Сержант Тавенко, — медленно поднимаясь и поправляя ремень, представился тот. — Был танкистом. На тридцатьчетверке воевал. Механик-водитель…

— А вот вас, сержант Тавенко, вряд ли послушается новая машина, — сказал я, критически осматривая бойца. — Придется перестраиваться, земляче!

— Перестроимось, товарищ майор! Ще й як перестроимось! — широко улыбаясь и застегивая пуговицы гимнастерки, добродушно и искренне ответил Тавенко.

Я невольно перевел взгляд на сержанта Сытытова. Он располагал к себе с первой минуты манерой держаться достойно, открытым взглядом приветливых глаз. Каким-то чувством я угадал в Сытытове единомышленника и, ощущая его молчаливую поддержку, твердо сказал:

— Чувство фронтового товарищества — святое чувство. Знаю, как дорога вам слава танковых бригад, корпусов и армий, в которых вы воевали прежде, Однако отныне мы — однополчане, и славу нашему полку надлежит завоевывать нам вместе.