Олег Курылев - Суд над победителем

— Еще до болезни фрау Либехеншель я поручил их обеих заботам одной очень добропорядочной немецкой семьи, — сказал тот. — Сейчас они обе в больнице (там есть небольшая гостиница для приезжих родственников), но думаю, скоро вы увидитесь.

Но дни проходили, а ни Шарлотты, ни хороших вестей от адвоката Скеррита не было. Три недели, положенные смертнику, тянулись долго и тягостно, но постепенно истекали.

Однажды Джон Скеррит принес кипу свежих газет и, пока Алекс просматривал заголовки, молча курил у окна.

— Что-то не так, Джон? — спросил Алекс. — Говорите прямо.

— Не знаю что и сказать, — адвокат загасил уже третью сигарету и сел напротив. — Срок апелляции проходит, но ответа нет. Ни положительного, ни отрицательного. И все бы ничего, но, как стало известно, завтра королевская чета отправляется в Эдинбург.

— Что это значит?

— Видите ли, Алекс, указ о помиловании не может быть согласован по телефону или телеграммой. Существует особая церемония подписания с участием лорда-председателя Судебного комитета палаты Тайного Совета. Когда король в длительной отлучке за рубежом, его ждут, отодвигая все сроки исполнения приговоров, по которым поданы апелляции на высочайшее имя. Но Эдинбург — это не заграница, а ваш срок истекает уже через несколько дней. Вот что меня обеспокоило. — Он помолчал. — Вы знаете, Алекс, я вам не говорил, но Георг VI, который вначале терпеть не мог Черчилля, теперь души в нем не чает. И как раз за его твердость и непримиримость к врагам, проявленные во время войны. Помяните мое слово — Черчилль еще вернется на Даунинг-стрит.

— Вы хотите сказать, что король был осведомлен о бомбежках? — упавшим голосом спросил Алекс.

— Безусловно. Не во всех деталях, конечно, но в общем и целом — да. И по зарубежным каналам, да и свои докладывали.

Алекс молча склонил голову. В последнее время он обрел было надежду, и вот она таяла, как снежинка на горячей ладони.

— Когда мой срок?

— 12 февраля, во вторник.

— Жаль, что не тринадцатого, — прошептал Алекс, — была бы как раз годовщина. Хотя… вторник — это как и тогда.

— Не вешайте голову, дружище. Я немедленно отправляюсь в Букингемский дворец, где… — Скеррит взглянул на часы, — через пятьдесят пять минут меня должны поджидать доктор Белл, лорд Гринвуд — это председатель Судебного комитета и еще несколько человек.

Просматривая после его ухода газеты, Алекс наткнулся на большую статью о выдаче шведским правительством прибалтийских добровольцев, воевавших на стороне Германии и бежавших в конце войны, как и он сам, в Швецию. 24 января их: 130 латышей, 9 литовцев и 7 эстонцев погрузили на советский транспорт «Белоостров» и отправили в Россию. И на этот раз не обошлось без эксцессов в виде членовредительства и попыток суицида, но, несмотря на бурю общественного протеста, власти проявили еще большую твердость. Вместе с прибалтами на борт судна были погружены и несколько десятков немцев из тех, кто в конце ноября изувечил себя, полагая, что после лечения его не станут отправлять в плен. Но их отправили, даже не долечив, и многих так и несли на носилках.

Рассматривая фотографии, Алекс невольно вспомнил то лето. Он отложил газету и закрыл глаза. Как хорошо было там, на Готланде, сколько было надежд. Он писал письма давно уже умершему отцу, заботился об Очкарике, строил какие-то планы. Да, теперь он понимал, что это были прекрасные дни, дни покоя, какой-то неопределенности и неведения, но и дни надежд. Он не знал не только о смерти отца, но и о гибели Эйтеля. В то же время он считал Шарлотту погибшей, а она… Что делала она в июле или августе? В эти дни они с Гроппнером валялись на теплой зеленой траве, вдыхая с ароматами подсыхающего сена запахи деревенского дыма, свежего хлеба и парного молока и наблюдая, как в небе над ними проплывали навевающие мысли о родине облака.

Он попытался представить ее: слепая двадцатичетырехлетняя девушка, каким-то чудом вместе с матерью добравшаяся до незнакомого города, уцелевший знаменитый собор которого ей никогда не суждено увидеть. Жена, проведшая со своим мужем только два дня, из сорока восьми часов которых им с Эйтелем вряд ли выпали две полноценные ночи, не разорванные сиренами воздушной тревоги и артиллерийской канонадой. Вот и все — больше он ничего не знал о ней, и фантазировать не имело смысла.

И все же все эти последние дни, когда он был один и не думал о смерти, он думал о ней. О той красивой девочке из довоенной Германии и об этой, не менее прекрасной, женщине, лицо которой не портили даже черные очки. Его как-то поразила мысль: ведь сейчас она приехала к нему! Она здесь только ради него. Она — единственный в этом мире человек, которого он готов боготворить, который, хоть и не заменит его утрат, но способен придать смысл всей его дальнейшей жизни.

Если, конечно, ему эту жизнь сохранят.

Однажды в камеру к Алексу пришел тюремный смотритель Реджинальд Гримм.

— А, старый приятель! — с притворной веселостью приветствовал его Шеллен. — Какие новости витают под сводами славных казематов Уондсворда?

— Вообще-то мне нельзя здесь находиться, сэр, но, поскольку вы отказались от священника, начальник тюрьмы разрешил изредка навещать вас.

— Очень любезно с его стороны. Присаживайтесь, — Алекс предложил гостю стул. — Итак, что нового? Мистер Пьерпойнт уже получил уведомление на мой счет?

— Думаю, еще нет. Обычно его уведомляют дня за три.

— А как зовут его ассистента?

— Гарри Критчел, мой хороший знакомый.

Гримм с минуту молчал, что на него было не очень-то похоже. Наконец, он решился:

— Я что хочу сказать, сэр, — вкрадчиво произнес он приглушенным голосом, оглянувшись на дверь, — тут один журналист хочет взять у вас интервью. Вернее, хотели бы многие, но просто этого я знаю, а с теми связываться опасно. Могут и со службы выпереть.

— Интервью? — удивился Алекс.

— Да. Не лично, конечно, ведь сюда его никто не пропустит. — Гримм приложил ладонь к кителю на груди. — Список вопросов у меня здесь. Их двадцать пять, и если вы будете отвечать достаточно подробно — по пять-восемь предложений, то он заплатит по сорок фунтов за каждый.

— Итого тысяча, — подсчитал Алекс. — Хорошие деньги. А из какой он газеты?

— Вообще-то из «Санди телеграф», но интервью продаст тем, кто дороже заплатит.

— Что же я буду делать с такой кучей денег, а, Реджинальд? — спросил Алекс. — Через шесть дней меня перестанут интересовать не только деньги, но даже итоги предстоящего чемпионата Англии по футболу. Хотя… в первом дивизионе я предрекаю победу Ливерпулю. Запомните — Ливерпулю.

Тюремщик шмыгнул носом и полез в карман за носовым платком, вероятно, чтобы промокнуть скопившуюся в уголке глаз влагу.