Владимир Рыбин - Непобежденные

170 лет назад здесь уже по-хозяйски осматривался первый русский солдат, пришедший в Крым с армией Долгорукого.

Потом была Крымская война. Рота, состоящая из сотни строевых и отставных солдат, засевшая в этой крепости, встретила огнем высадившуюся под Балаклавой английскую армию. Четыре небольшие мортирки поручика Маркова косили ряды штурмовавшей крепость дивизии, пока не кончились боеприпасы. А через месяц было под Балаклавой большое сражение. Развевались знамена, сверкали на солнце штыки и сабли, пестрели разноцветные мундиры кавалеристов, пехотинцев, артиллеристов, слышались громкие команды, звуки труб, барабанный бой. Легко и величественно летела конница, грозно сходили по склонам плотные ряды пехоты…

Красиво воевали в старину. Впрочем, не менее кроваво, чем теперь. А красивой та война кажется потому, что была иной, более открытой, когда можно было видеть все поле боя разом.

Теперь даже в стереотрубу многого не разглядишь: камни, белые проплешины снега, редкие кусты и деревца, и надо очень долго приглядываться, чтобы понять, где прячется враг. Серый быт отнюдь не романтичной современной войны. Особенно здесь, под Балаклавой, где вся война ползком, где бойцы на локти и колени привязывают манжеты из автокамер.

«А как напишут про эту войну потом, много лет спусти? — подумал командир погранполка майор Рубцов. — Неужели и она кому-то будет казаться красивой? Будут ведь стоять тут величественные памятники. Первый из них уже заложен на берегу бухты. Гранитная стела с именами павших. И надпись:

Рубцов снова прильнул к окулярам стереотрубы. На видном с НП клочке пологого склона перед Генуэзской башней блестели каски румынских гвардейцев. Будто время вернулось на сто лет назад.

Они появились неожиданно, без артподготовки. Цепь за цепью спускались в лощину и упрямо карабкались вверх но каменистому склону. Вначале пограничников удивляло непонятное взблескивание в цепях. Потом разглядели: на солдатах медные начищенные каски, как у пожарников. Малиновые нагрудники и голубые штаны делали совсем театральной картину этой психической атаки.

— Что за петухи?!

— Бей, потом разберемся!

Всплески разрывов мин, длинные пулеметные очереди прореживали цепи. Бойцы, давно не видевшие такого обилия целей, били на выбор. А сине-малиновые «актеры» все карабкались по камням, и становилось тревожно, что не удастся справиться с этой лавиной, что она успеет докатиться до вершины, захлестнуть один единственный взвод, оборонявший Генуэзскую башню.

— Да сколько же их?!

— Бей, — потом посчитаем!

Открыла огонь вражеская артиллерия. Снаряды ухали по монолитам валунов, из которых была сложена башня, как паровые молоты. Но они не попадали в узкие амбразуры, и пограничники почти не несли потерь. Беспокоила только плотная пыль, временами совсем закрывавшая видимость.

«Не ударили бы дымовыми», — волновался командир взвода, младший лейтенант Орлов, выискивая очередное сверкающее пятно медной каски.

— Может они с ума посходили?

— Бей, не спрашивай!

Сквозь грохот разрывов прорывались возбужденные выкрики: всех горячила неестественность боя, необходимость стрелять и стрелять без перерыва, пока наступающие не подошли слишком близко или пока немецкое командование не опомнилось и не перестало так открыто подставлять своих солдат под пули. Надо было спешить. — Враг, убитый сегодня, не пойдет в атаку завтра.

И вдруг все стихло. Орлов подался к теневой стороне амбразуры, чтобы не привлечь внимание немецких снайперов, осторожно выглянул. Склон пестрел неподвижными голубыми мундирами, и начищенные каски взблескивали, словно рассыпанные медяки.

Вечер был необычно тих. Закатное солнце заливало кровью гладкое, словно отполированное, море, бесконечное, пустынное до самого горизонта. Сколько раз смотрел Орлов на это море, сколько думал об исключительной, необычной позиции, доставшейся ему па войне: южнее не было ни одного подразделения, весь огромный советско-германский фронт простирался к северу. И мысленно клялся сам себе, что умрет тут, а не отступит.

Умереть было не мудрено. Гораздо трудней выжить и победить. Орлов вспомнил, как их батальон выбивал немцев из этой башни. Тогда они атаковали ночью, потому что только ночью и можно было незаметно подобраться под стены. «Но ведь и немцы могут подобраться ночью, — подумал Орлов. — Не все же такие дураки, как эти разнаряженные…»

Быстро темнело, а Орлов все не переставлял своих людей, все казалось ему, что перед башней в складках склонов и под обрывами врат накапливаются к новым атакам.

Ночью в крепость приползли ребята из соседнего взвода во главе с «коком» Гришей Вовкодавом, принесли ящики с патронами и ведра с еще не остывшим борщом. Потом пришел и сам командир полка вместе со своим адъютантом лейтенантом Козленковым. Он примерялся к каждой огневой точке, подолгу всматривался в амбразуры. За амбразурами в лунном свете горбились высоты, похожие на округлые спины бойцов, спящих в тесной землянке.

Рубцов присел у стены, вздохнул облегченно:

— А мы в штабе боялись — не удержите крепость.

— Как это не удержим?! — послышались негодующие голоса. — Да хоть десяток таких штурмов…

— Не хвались, идучи на рать. Лучше смените некоторые огневые точки. Немцы тоже не дураки, небось, засекли все ваши амбразуры.

— А мы их каждый день меняем. Генуэзцы много амбразур понаделали, да и мы кое-какие пробили. Удержим, не беспокойтесь.

— Командование верит вам. И потому ходатайствует о присуждении нашему сводному пограничному полку звания гвардейского.

— Ур-ра-а! — вскинулось над крепостью, и немецкие пулеметы сразу застучали в темноте, всполошились.

— Товарищ майор, а что это за петухи на нас лезли?

— Вам была оказана особая честь, — полушутя-полусерьезно сказал Рубцов. — Это личная охрана самого Антонеску. Ему Гитлер подарил Воронцовский дворец, вот Антонеску и приехал поглядеть подарок. И от радости расщедрился, подарил Гитлеру Генуэзскую крепость.

— Как это подарил?!

— Так вот и подарил. Надо бы, конечно, вас спросить, но, видно, понял, что вашего согласия не будет, и велел, кровь из носа, взять крепость.

— Кровь из носа — это пожалуйста! — озорно выкрикнули из темноты. — А взять — дудки!

Пространство башни перечеркнул широкий мутный луч. Дымы цигарок шевелились в этом луче, словно призраки. Рубцов привстал, выглянул в амбразуру. Из-за тучи выскользнула луна, подсветила, испятнала горы, светлой дорожкой разделила море на две части. Он снова перевел взгляд на белесые в лунном свете, словно заснеженные холмы и подумал, что надо будет прикрыть подходы к крепости огневыми завесами. Лучше, как говорится, перестраховаться. Фланговая крепость всего советско-германского фронта должна стоять поистине, как крепость…