Теодор Вульфович - Ночь ночей. Легенда БЕНАПах

Полковник стоял на мосту, рядом со своим «виллисом». Низкорослый, уже совсем немолодой (с той самой «гражданской»). Он нервно дергался и что-то выговаривал адъютанту. Тот пожимал плечами и не то что отвечал ему, а скорее пытался ретироваться. Ему было малость неловко за полковника: да и не его это был полковник, и сам он был не его адъютант…

Вот так остановить большую колонну на открытом месте, перед старым деревянным мостом?.. Вода в реке была черная от холода — уже вроде бы и весна, но все равно февраль… Полковник решительно отказался от помощи адъютанта, а зря… Он утонул в большом развернутом листе карты — лихорадочно отыскивал там нужные ему населенные пункты с ускользающими немецкими названиями.

И ведь ни одного зенитного орудия в колонне, нет даже зенитного пулемета — прямо бедствие какое-то… Ругали полковника напропалую, костерили и в хвост и в гриву. Почти все смотрели в небо и ждали, с какой стороны нагрянут.

— Ну, чего встал, как… Вот ведь мудо бедовое!..

— Прижмут, так… Икнуть не успеешь! Не то что…

— Тут и укрыться-то негде…

— Видал? Читать по-немецки учится…

— Впе-е-е-еред, разгильдяи! Чего стоим?!

Рядом с полковником прогуливалась знакомая фигура. Еще какая знакомая!

— Здорово, Иван.

Иван обернулся — гвардии старший лейтенант Белоус.

— Здравствуй, здравствуй, — Иван испытывал некоторое неудобство, он оттаскивал председателя в сторону, на край дороги, подальше от «виллиса» заместителя командира корпуса.

— Ну, как в адъютантах? — в этой ситуации фраза получилась насмешливой. — Почему с ним? Ведь ты у начштаба?

— Не говори… — он был смущен. — Попросил порученца у Лозовского, сказал «на один марш».

Председатель беззвучно хохотнул и скорчил рожу:

— Взаймы тебя, что ли? Ну и дела… А как он — ничего? — кивнул на полковника.

— В подкидного играет отменно, — не удержался на благодушной ноте Белоус.

Курнешов стоял возле своей штабной машины и тревожно просматривал небеса.

— Во-он Вася, крутит башкой. Видишь?.. Во-о-он Валентин… — это председатель так дразнил его. — Здесь много наших.

— Где?.. — Белоус попался на удочку.

На физиономии взводного блуждала лукавая улыбка.

— Ты своему временному скажи: нельзя здесь держать колонну.

— Ему, пожалуй, скажешь…

— Расчихвостят нас здесь. Учти…

Белоус решительно направился к полковнику… И как в бездну глянули провидцы:

— ВО-О-ОЗ-ДУ-У-УХ!! — одурело неслось по колонне от хвоста к голове. Все видели и знали, зенитного прикрытия нет.

Шесть «мессершмидтов» атаковали колонну со стороны солнца — они всегда работали парами, — последние, усовершенствованные, оснащенные штурмовым оружием и фаустпатронами, укрепленными под крыльями (против танков!), да еще с бомбовым запасом — все за счет веса горючего (их аэродромы были рядом, и наши боевые части уже сами натыкались на них).

Почти все от дороги кинулись влево к реке… «А-а-а-а… У-у-у!» — неслось со всех сторон, чуть ли не перекрывая рев моторов. Полковник заметался вместе с парусом раскрытой карты в руках… Взводный расставил ноги и поднял левую руку (это для своих знак «Внимание!») — он ждал сброса бомб, чтобы определить склонение… «Мессера» шли на высоте тысяча восемьсот — две тысячи двести…

— Беги! — крикнул ему кто-то, а сам мчался к реке. Взводный не шелохнулся — он неотрывно смотрел на самолеты врага сквозь своеобразный прицел, образованный большим пальцем вытянутой руки. От истребителей отделились черные точки, он тут же определил склонение падающих бомб — вправо — и отмашкой руки повелительно указал влево — туда, куда надо бежать. Показал только своим — только они его понимали. Гвардия, как сбитая свора, кинулась влево — их легко было отличить, ведь вся масса ошалелых бежали к реке в надежде укрыться под покатым бережком.

Белоус сгреб в охапку своего полковника, вместе с картой, опрокинул его в кузов, успел крикнуть водителю: «Гони!» «Виллис» сорвался с места, перемахнул через мост и подпрыгивая мчался по дороге к лесу. Взводный краем глаза отметил: Курнешов тоже отмахнул рукой влево и еще крикнул что-то бегущим мимо него. Те, кто видел его сигнал, на долю секунды замирали и кидались в обратную сторону, влево — наперекор массе… Но таких было мало — считанные. Курнешов сам бросился туда же… Никто нигде так быстро не бегает, как под бомбежкой, — весь его взвод несся влево, — все до одного мчали в открытое поле, врассыпную, на пределе сил…

От хвоста колонны валом нарастала волна разрывов, накатывалась прямо на голову колонны. Он прыгнул, как нырнул, в кювет (больше некуда было), вдавил лицо в островок талого снега, как будто только в этом белом островке таилось его спасение. Казалось, все бомбы рвались у него на голове» хотелось вдавить лицо в талый снег еще глубже, еще плотнее.

…Белоус медленно улетал куда-то вверх и в сторону, на фоне черного дерева, к солнцу, словно брал старт и не собирался возвращаться… Долго и торжественно переворачивалась земля; переворачивалось небо; потом поле начало падать… Падало, падало… Иван успел повернуться к нему спиной, и оно, наконец, ударило его всей своей тяжестью, придавило и распластало. Глотку и ноздри забил наждачный запах разорвавшейся бомбы. Тротил!..

Взводный приподнял голову: в мокром снегу образовался глубокий отпечаток его лица — обратная маска. «Мессершмидты» шли на второй заход, они обнаружили, что зенитной защиты нет, и накатывались стремительной волной уже на бреющем полете. Он плюхнулся лицом в тот же снег, рядом со своим отпечатком. Уже били скорострельные пулеметы и в довершение к обстрелу и бомбежке пошли в ход фаустпатроны! По корпусам бронированных машин… Рядом с ухом что-то зашипело, обожгло щеку горячим паром. Он скосил глаза — узкий длинный рваный осколок врезался в снежный отпечаток его лица и там шипел, разъяренный промахом. Взводный взял этот осколок в руку — он был очень горячий… Но не бросишь же… Такой осколок! — угодил прямо в затылок отпечатку его лица… Самолеты скрылись за лесом…

Военфельдшер Валентин и Курнешов, с двух сторон, бежали к дороге. Первым добежал до него Валентин: взял за плечи и стал осторожно переворачивать. Как убитого… Когда уже почти совсем перевернул, тот раскрыл глаза — взгляд был издевательский. Он произнес:

— Сволочи!

Валентин бросил его и замахнулся наотмашь то ли от радости, то ли от досады обманутого… Подошел Курнешов:

— Кто сволочи?

— Командиры! Перестают командовать в самые решающие секунды!..

Он перекатывал осколок из ладони в ладонь. Сидел прямо в кювете, оглядывался по сторонам — кругом был полный раздолб… Он встал на ноги и двинулся от дороги — туда, где лежал Иван Белоус… Никто не смог бы объяснить, как это Иван очутился так далеко от дороги… Все плыло и переворачивалось, как на аттракционе в парке культуры… Опустился на землю. Белоус был разбит начисто — ни капли крови, но руки и ноги вывернуты и бессильно разбросаны. А сам как-то сплюснут… Его словно вывернуло наизнанку. Не понятно, как можно было к нему прикоснуться, не то что перевернуть или перевязать… Со всех сторон неслись слабые крики о помощи. Со стороны открытого поля не спеша возвращались его бойцы. Командир, спохватившись, уже кричал им: