Теодор Вульфович - Ночь ночей. Легенда БЕНАПах

— К пулеметам! Все! Бего-ом!.. Бить в упор! Отовсюду! И не давать им хозяйничать… Из винтовок. Из автоматов! Прицельно!

Люди бежали к пулеметам. Кто-то крикнул в ответ:

— А как без турелей?

— С плеч! Стрелять с плеч! — один ставит сошки пулемета себе на плечи и встает, а другой ведет прицельный огонь по самолету (тут нужна не только сноровка, но и еще кое-что…)

Взводный положил свою мохнатую, некогда белую шапку под голову Ивану. Валентин сказал:

— Не трогай его… Будь умница… — и побежал на крик о помощи…

И тут же снова заход, снова на бреющем полете. «Боже, что они с нами делают?..» — «А то же, что вы делаете с ними…» — кто мог ему ответить, рядом никого не было… Кто-то опять бежал туда же к реке. Его люди, да и кое-кто из других подразделений укрылись возле бортов машин… как прилипли. Стволы были направлены вверх — ручные пулеметы, трофейные винтовки, автоматы… Он остался с Иваном (тут спрятаться было некуда):

— По «мессерам» огонь! Всем, всем стрелять! Огонь!! — стреляло всего несколько человек, и бронированным истребителям их огонь был как слону дробина… И все равно летчики уже виляли, не могли тщательно целиться и заходить с определенной точностью — видно было, что трассирующие пули попадали по корпусам и по брюху летящих машин…

«Мессера» отчалили и начали утюжить берег реки. А там же свалка — лежали один к другому — там каждая пуля ложилась в цель, ей искать человека не нужно. И там никто не стрелял по самолетам. Только самые решительные или самые везучие, или самые трусливые перебирались в ледяной воде на ту сторону, кто по пояс, кто по грудки, а кто и с переполоху вплавь… Заход за заходом. Каждый раз по выходе из бреющей атаки (взводный заставлял себя смотреть в упор и стрелял из автомата) он видел даже заочкаренную маску пилота в шлеме. В следующий миг проносилось клепаное брюхо «мессера», торчащие раскаленные стволы — и последним мелькал ствол хвостового пулемета.

— Если не горючее, то боеприпасы когда-нибудь у них кончатся?! — Курнешов оказался поблизости.

Под крыльями виднелись все еще не израсходованные фаустпатроны — их, наверное, берегли на случай появления танков… Самолеты улетели… Вроде бы улеглось…

Старший сержант Иванов докладывал:

— Санинструктор ранен. Санитаров нигде найти не могут…

— Где фельдшер? — спросил взводный.

— А зачем?.. Он ушел к реке. Там… — и в полной безнадеге махнул рукой.

Пошла какая-то маета, то он сам заметил, что бродит без цели по полю, то кто-то подходил и так же бессмысленно уходил снова… Причем одни и те же лица, все время одни и те же.

Иван Белоус как лежал, так и лежал на земле. Глаза все еще были приоткрыты. Возле него сидел почему-то пожилой усатый солдат и очень внимательно смотрел ему в лицо — они знали друг друга, но не больше чем бывший командир танкового взвода и солдат-автоматчик мотоциклетной роты. Когда взводный и Володя Иванов подошли, солдат одобрительно произнес:

— Хорошо помер. Тихо. Как на отлете… Вот только-только, — осторожно прикрыл ему глаза и начал складывать Белоуса, как положено, нога к ноге, а потом стал приспосабливать руки, чтобы оказались обе на груди.

Появился старшина, похожий на белобрысого негра, и произнес:

— Во взводе все до одного целы. Раненых нет… — звучало как фантастика, как кощунственная ложь.

Взводный глянул на старшину, не сверзился ли?.. Согласно кивнул головой, а про себя отметил: «Во взводе потерь нет. А БЕНАПы идут туда один за одним…»

Тут опять появился Володя Иванов и сообщил, как для правдоподобия:

— Товарищ гвардии старший лейтенант…

— Ну?..

— Водитель радийной бронемашины Кашин убит на первом заходе, — взводный не понял… — Остался сидеть в башне, его прямо через верхний люк пронзило.

— А почему он? Он же не из нашего взвода? Он из мотоциклетной…

— В последний момент Кашина посадили за руль вместо водителя Дорогова. А Дорогова забрали к комбату. Вы уже были на марше.

— А-а… — что-то вспомнил взводный. — Сообщите его командиру.

«…Не знаю, не знаю, кому и как легче умирать. Наверное, легче тому, кто уже пробовал… Одна надежда, что все они сейчас недалеко друг от друга и, может быть, там им не очень тесно и не очень скучно… Буйные, тихие и безотказные и очень надежные… Убит чуть раньше, убит чуть позже… Может быть, они сейчас там все вместе… Тогда они не пропадут… Их там много. Очень много… Тьмы и тьмы… Их там миллионы миллионов… Их там больше, чем нас здесь…»

Согнутый в три погибели, как баба-яга с клюкой, головой и лицом, обращенными в землю, в отдалении появился Долматов. Он уходил в тыл. Туда, где, может быть, ему попадется что-нибудь с обозначением красного креста… Он появился ниоткуда, никого не хотел обременять собой, казалось, вот-вот растворится в этом нечистом поле… Ни одного минометчика рядом с ним не было.

— Может, помочь? — крикнул ему Курнешов.

Долматов отмахнулся, долго шел, а потом крикнул в ответ:

— Вон им помогай…

Оставалось оглянуться по сторонам и понять… Это был полный раздолб. Разгром. Ни с того ни с сего… В победоносном наступлении.

Трудно сказать, сколько времени прошло, потому что время остановилось. Те, кто остались в живых, и легкораненые брели к своим машинам. Где-то уже заводили моторы, казалось, вот-вот кто-нибудь умудрится двинуться вперед… Сам… Ведь колонна была разрозненная. Плохо организованная. Не защищенная… И вел ее не тот человек.

В небе с небольшим опозданием появились наши истребители — «лавочкины» и «аэрокобры», они вели себя в воздухе, как хозяева, покачивали крыльями, приветствовали раздолбанных землян, но сражаться-то было уже не с кем. Или пока не с кем. Наступила пауза. Надо было успеть что-то сделать… А что?..

— Почему никто не несет раненых? Кто будет собирать раненых и убитых? — спросил проходивший мимо сержант, а сам держался левой ладонью за шею, словно ему туда саданули оглоблей.

— Их там мно-ого… И убитые, — отозвался еще один.

Эта спокойная реплика оказалась последней каплей.

— Слушай кома-а-анду! — заорал взводный, как перед атакой и с такой решительностью, что все замерли и обернулись. — Все в це-е-епь! Вдоль дороги!.. Ни одного без раненого в колонну не пропускать!.. Силой оружия! — команду передавали вдоль шоссе.

Есть такие минуты, когда команду выполняют все и мгновенно. И не от того, что вымуштрованны или такие сознательные, а потому, что кожей и потрохом чуют: «ВСЕ! КУРКИ ВЗВЕДЕНЫ, И ТУТ НИКТО ПОВТОРЯТЬ НЕ СТАНЕТ…». И лица каменели, и глаза устремлялись в пространство.

— Из кабины его! Заглушить мотор!.. Выволакивай!

— Передайте: без раненых ни один через мост не переедет.

— У моста! Пулемет к бою!

— Давай-давай, тюря! Дорогой, не ленись… Двух приволоки — смотри, какой здоровенный, — тюря понуро пошел к берегу реки.