Ганс Баур - Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945

В один прекрасный день в лагере появилось некое новое сооружение. Небольшая часть лагеря была отделена от остальной территории. Один барак обнесли двумя заборами и тремя рядами колючей проволоки. Мы терялись в догадках. Имея некоторый опыт, мы полагали, что эти сооружения предназначаются для одиночного заключения или что их могут использовать в качестве больничного изолятора и тому подобное, мы даже успели подумать, что они не очень подходят для подобных целей, но оказались не правы. Туда привезли немецких женщин, которых мы в последний раз видели много лет тому назад. Они были из семей немецких дипломатов, работников посольств и консульств, работавших на Дальнем Востоке, которые попали к русским, когда они начали войну против Японии.

Здесь была и жена генерального консула Бишоффа, которую захватили в плен в Маньчжурии и привезли в Советский Союз; ее приговорили к десяти годам заключения. Ее пятнадцатилетняя дочь играла на аккордеоне на празднике, организованном немецкой женской лигой, за что также получила десять лет. Жена посла Вагнера получила десять лет за то, что она выступала в качестве хозяйки на официальных мероприятиях, которые организовывал ее муж во время исполнения им своих обязанностей. Их мужья – а как же иначе! – все получили по двадцать пять лет. Посол Вагнер умер от внезапного сердечного приступа во время допроса в Бутырке. Его жена узнала об этом гораздо позже.

Для мужчин находиться в заключении тяжело, а иногда и просто невыносимо. Женщинам во много раз тяжелее. Что может быть нелепее, когда мужчины и женщины встречаются в тюрьмах, – в такие минуты жизнь воспринимается в самых мрачных красках. Наша встреча с женщинами, мысль о которых не покидала нас с тех пор, как мы покинули родину, была печальной и оставила горький осадок.

Тщетная надежда на отправку домой вновь вспыхнула у нас в июле 1951 года, но, как и многие другие, она вскоре исчезла. Мы заметили приготовления к приему товарных вагонов, и они на самом деле появились. Однако, как оказалось, они предназначались для отправки нас еще дальше на восток, в глубь страны.

Транспорт, который используется в России для перевозки заключенных, не поддается никакому описанию – людей, приговоренных к двадцати пяти годам заключения, перевозят из одного лагеря в другой, которых много разбросано по обширным просторам России, в так называемых «деревянных гробах». Чтобы убедиться в том, что никто не разобрал стенку вагона, чтобы сбежать самому и дать возможность совершить побег своим товарищам по несчастью, конвоиры ходят вокруг вагонов, простукивая стенки длинными деревянными молотками. «Деревянные гробы» относятся к числу наиболее ужасных вещей, которые только может представить себе человек. Даже скот не перевозят в таких условиях. Во время этапирования переклички особо унизительны. Пересчитывая людей, конвоиры просто перегоняют их из одного конца вагона в другой с помощью пинков и толчков. При этом громадные детины издеваются над менее проворными. В изобилии сыплются проклятия и непристойные замечания, матерные выражения – обычное дело.

Даже при умеренной температуре такие поездки – настоящий кошмар, но, если стоит жаркая погода, они превращаются в адскую пытку. Двери закрыты и заперты на замки. Считалось счастьем, если хотя бы открыты крошечные окошки, крест-накрест затянутые колючей проволокой. На жестких деревянных полках долго лежать невозможно, от этого затекают и начинают ныть конечности. Бачок для воды обычно пуст. Во время коротких остановок, даже если поблизости есть источник воды, обычно не хватает времени, чтобы наполнить бачки, или же конвоиры просто не разрешают заключенным этого делать. Возле одной из дверей – бочка для отправления естественных нужд. После нескольких дней пути в этом углу невыносимая вонь.

Если действительно жарко, то просто невозможно дышать. С дрожью начинаешь понимать, что тебе не хватает кислорода. Тело покрывается липким потом, который струится по тебе, как вода. Когда жара становится совсем нестерпимой, начинают готовить суп. Голодные люди набрасываются на горячую еду, и спустя короткое время жара и жажда делаются еще нестерпимее. Даже поздно ночью, когда вагоны залиты светом прожекторов, а охранники, находящиеся на свежем воздухе и в тамбурах, начинают дрожать от холода, жара внутри деревянных отсеков товарных вагонов не спадает.

На деревянных полках беспокойно мечутся потные люди. В своих снах они видят весну и прохладные леса у себя на родине. Затем их тревожный сон нарушает постукивание деревянных молотков. Заключенные смотрят на крыши и, вглядываясь в светлые русские ночи, ясно представляют себе, что испытывали несчастные узники на галерах много веков назад.

Ближе к утру обычно становится немного прохладнее, но ненадолго, вскоре солнце немилосердно разогревает крыши и стенки вагонов. Время тянется мучительно медленно.

Я присоединялся к компании других заключенных и рассказывал истории из своей жизни и о своих подвигах во время летной службы. Другие делали то же самое. По крайней мере, мы пытались бороться с невыносимой скукой. При подъезде к Молотову, [9]вентиляционные люки были закрыты, так что мы вообще лишились доступа свежего воздуха.

Наш поезд остановился в Первоуральске, который выглядел так, словно в нем были собраны самые злостные преступники со всего мира. Нам повезло с лагерем, в который мы попали. Согласно полученным распоряжениям в этом районе сконцентрировали большое число немецких военнопленных, и в их распоряжение передали новые бараки, первоначально предназначавшиеся для расселения гражданского населения. Как мы поняли по надписям, выполненным карандашом на стенах туалета, на строительстве этих все еще неоконченных зданий были задействованы наши немецкие товарищи. Мы сразу же узнали, сколько рядом было наших соотечественников, где они работали, в каких условиях жили. Для нас особое значение имело то обстоятельство, что наш лагерь был только что построен и, следовательно, в нем не было клопов. Вновь прибывшие заключенные продолжили начатое строительство. Их руками были возведены погреб, кухня и еще несколько бараков. Короче говоря, создавалось впечатление, что мы здесь останемся надолго.

Начальник лагеря, имевший звание лейтенанта, получил от своих подчиненных прозвище Бык. Мы называли его так же. Он был надсмотрщиком в самом худшем значении этого слова, который не делал никаких послаблений даже для инвалидов, выполнявших все хозяйственные работы по лагерю. Несмотря на их тяжелую жизнь, их всегда обделяли, когда раздавали одежду и другие необходимые вещи. Было больно смотреть на наших стариков – некоторым из них было уже за шестьдесят, – которые ворочали огромные стволы деревьев. Все, что не годилось для расположенной поблизости лесопилки, включая стволы деревьев диаметром в метр, поступало в лагерь в качестве топлива. После многочисленных протестов, высказанных нами проверяющей комиссии, старики больше не таскали бревна, но продолжали пилить и обтесывать лес. А для того чтобы перепилить бревно толщиной в метр, надо сделать по крайней мере три тысячи движений пилой. Некоторым очень старым или нетрудоспособным людям в учетных карточках сделали отметку «инвалид».