Ганс Баур - Личный пилот Гитлера. Воспоминания обергруппенфюрера СС. 1939-1945

Мы часто сталкивались с ситуациями, когда пожилые русские узнавали, вспоминали вещи, которые их более молодые соотечественники никогда не видели. Конечно, молодежь высказывала свое сожаление по этому поводу. Обычно они говорили: «Да, конечно, сейчас нам трудно, но придет день, когда у нас будет все. И это будет принадлежать только нам, и мы будем не обязаны с кем-нибудь делиться». Мы приходили в замешательство от потрясающего невежества и полного непонимания общего хода дел.

Контакты с западным миром расширили устоявшийся ограниченный горизонт большинства русских и заставили по-новому взглянуть на то, что лежит вокруг. Да, мы постоянно сталкивались с влиянием отживших стереотипов, и в этом не было ничего удивительного, поскольку поездки за границу были запрещены. Находясь под следствием в тюрьме, мы часто с изумлением узнавали, что если кто-нибудь выезжал за пределы страны, то делал это только с целью шпионажа. Во многих случаях одного только факта, что человек выезжал за пределы страны, было достаточно для вынесения ему двадцатипятилетнего приговора. Советский гражданин, по крайней мере до описываемых событий, мог покинуть свою страну только при наличии специального правительственного разрешения. Цензоры нашей почты никогда не забывали об этом малоприятном и давно устаревшем правиле.

В Германии жизнь вошла в нормальное русло. Люди выезжали за границу, и время от времени они сообщали об этом в присылаемых нам почтовых открытках. После этого русские сразу же захотели знать, что наши друзья или родственники делают за границей, например в Америке или в Италии. Затем начинались допросы получателей таких открыток. По каким делам этот человек отправился в другую страну? Что ему там надо? В результате ввели ограничения на количество адресатов, с которыми заключенные могли переписываться. Каждый должен был выбрать только три адреса для переписки, причем эти адреса хранились в его личном деле и сравнивались с поступавшей почтой. Нет слов, чтобы выразить свою благодарность всем тем, кто мне помог. Я провел в лагере почти полтора года, когда однажды ко мне подошел дежурный офицер и сказал, чтобы я готовился к отправке. Через два часа машина для перевозки заключенных уже стояла перед воротами тюрьмы.

Этот лагерь находился всего лишь в 20 километрах от прежнего, и обычно его называли «австрийским лагерем». В нем содержались четыреста австрийцев, двести немцев и тридцать испанцев. Старостой лагеря был австриец по фамилии Шамерль. Русский начальник лагеря, имевший звание майора, был очень сдержан, его поведение можно было бы назвать вежливым. В этом лагере я встретил многих старых знакомых. Обменявшись приветствиями, мы отпраздновали нашу встречу.

Как и во всех других лагерях, инвалиды здесь были заняты на хозяйственных работах внутри лагеря. Через три недели меня назначили ночным дежурным. Согласно распорядку в десять часов вечера все должны находиться в своих кроватях. Летом в это время еще слишком светло, и по этой причине многие заключенные не могли уснуть, поэтому они просто лежали на кроватях и курили. Иногда устраивались проверки, и тогда всех зазевавшихся отправляли в штрафной изолятор. Позднее я выключал все лампочки и должен был удостовериться, что нигде не горит свет. В полночь мое дежурство заканчивалось.

Зимой я получил другое задание. Я вырезал деревянные фигурки. До этого я никогда в жизни не держал в руках резцы для дерева, но я старался. Вырезанные мной лошадиные головки, которые использовались в качестве фигурок во время игры в шахматы, вскоре получили всеобщее одобрение. Шахматы были не только нашим самым любимым развлечением в лагере, но и одной из самых любимых забав русских, поэтому деревянные фигурки пользовались большим спросом. Однажды мы вырезали копию одной из кремлевских башен – высотой 75 сантиметров – со встроенными в нее часами. В общем, я был занят работой, которую мог выполнять сидя. Я работал в утренние часы, а после полудня был предоставлен сам себе. За свою работу я получал 40 рублей в месяц. Впервые за все время пребывания в России я получал хоть какие-то деньги.

Во время досуга мы собирались небольшими группами. Используя продукты из посылок, мы могли отмечать праздники, дни рождения и годовщины важных событий. В таких случаях мы обычно готовили бутерброды, а также кофе или чай. Мы рассказывали друг другу забавные истории. Искусство рассказывать истории было доведено до высшей степени мастерства за долгие годы пребывания в тюрьмах и лагерях. Я лично часто рассказывал о различных приключениях, которые мне довелось пережить в мою бытность летчиком, а также о последних днях пребывания в рейхсканцелярии. Естественно, у русских везде были информаторы. И мне запретили рассказывать о событиях в рейхсканцелярии, поскольку они называли это профашистской пропагандой. Естественно, эта тема очень интересовала моих товарищей, поскольку в неразберихе последних дней войны они получали очень противоречивые сведения о том, что там происходило, или же не получали их вовсе. Я всегда старался рассказывать как можно объективнее об этих событиях. Русские часто расспрашивали разных людей о том, о чем им говорил генерал, а они всегда отвечали, что он рассказывал о своем полете в Африку и о других приключениях, связанных с его летной службой. Но наверняка среди моих слушателей встречались настоящие информаторы администрации. Скорее всего, именно благодаря их доносам меня и перевели в «австрийский лагерь».

Я постоянно объяснял русским, что никогда не был политическим деятелем, поэтому не оцениваю свои поступки с политической точки зрения, и, следовательно, они не должны рассматривать рассказываемые мной истории как пропаганду. Тем не менее я придерживался мнения, что русские, переводя с одного места на другое, пытаются изолировать меня от привычного круга общения и стараются делать так, чтобы я очутился в совершенно непривычных для себя условиях. Без сомнения, все это – приемы тактики русских, старавшихся, чтобы мы не смогли установить близкие связи с окружавшими нас людьми. Чтобы держать нас под контролем, они разработали определенную схему перевода заключенных с одного места на другое, которая неукоснительно соблюдалась.

В 1953 году наши надежды на скорое возвращение домой возросли опять. В Москве велись переговоры между Гротеволем [10]и советским правительством. В советских газетах, а также в газетах, издававшихся в советской зоне оккупации, печатались статьи, в которых говорилось о том, что вскоре всех немецких военнопленных освободят, за исключением особо злостных военных преступников. Среди нас нашлись знатоки, которые предсказывали, кого отпустят домой, а кого нет, но, как всегда, ошиблись. Некоторые из тех, кто думал, что их отправят в Германию в самую последнюю очередь, отбыли на родину, а те, кто надеялся, что уедут со следующим же эшелоном, так и остались в лагере. После всего этого можно было строить теорию, что у русских все процессы носят хаотичный характер, но она так и осталась теорией.