Георгий Брянцев - По ту сторону фронта

Партизаны засуетились около винта, и раздались обычные: «Контакт!», «Есть контакт!», «Включено!»

Загудел мотор, подняв облако снежной пыли. Самолет легко покатился по снегу и взмыл вверх. В половине пятого все отправились в лагерь.

У крайней землянки, где горел свет, Зарубин попросил остановить лошадей, сошел сам и пригласил с собой Добрынина и Кострова.

— Надо заглянуть, кому там не спится, — сказал он.

В землянке возились Веремчук и Дымников. Оба при входе командиров вскочили с мест.

— Чего не спите, полуночники? — спросил Зарубин.

— Заказ Беляка выполняем, товарищ капитан, — доложил Веремчук.

— Не капитан, а майор, — поправил Костров.

— Простите, — сказал Веремчук.

Уже четвертые сутки Дымников и Веремчук конструировали комбинированный взрывной заряд. Веремчук, новый человек в отряде, попавший в него с группой отбитых у немцев пленных, оказался замечательным парнем. Дед Макуха про него сказал: «Голова у него там, где ей положено быть». Рыжая копна волос украшала его беспокойную голову, из-под белесых бровей задорно блестели серые глаза, в которых светилась безоглядная удаль. Нос у Бориса Веремчука был вздернут и, по общему мнению, больше чем следует. Но это самого Веремчука нисколько не смущало.

В плен к немцам Веремчук попал в январе, будучи раненным. Дважды пытался бежать, но его ловили. Собирался бежать в третий раз, но, как он говорил, «помешали партизаны».

Лейтенант Веремчук командовал в армии взводом мотоциклистов, а потому и посоветовал Рузметову захватить с разъезда два мотоцикла. То, что в лагере не было бензина, его не смущало. На другой лень после появления в отряде он с группой ребят из числа бывших военнопленных, с Сережей Дымниковым во главе, вышел на шоссе, а возвратившись, доложил, что «заправился на полгода». Партизаны притащили шесть немецких бидонов с бензином, которые Веремчук куда-то спрятал и с неохотой отпускал бензин не только на коптилки, но даже на зажигалки. Результатом этой вылазки кроме бензина были еще пять подорванных автомашин. С этой же операции Веремчук притащил четыре аккумулятора и наладил освещение четырех землянок и кухни.

— Недоучел малость. Можно было так рвать, чтобы все пять аккумуляторов остались, — жалел он. — Впредь будем умнее.

Из одного мотоцикла он устроил «электростанцию»: ручную сирену, снятую с подорванной автомашины, укрепил на сосне возле караульной землянки.

— Уж эта штучка по тревоге всех поднимет. Будьте покойны!… — говорил он.

Веремчук вдобавок хорошо владел немецким языком, чему был очень рад начальник разведки Костров. Он поставил себе правилом при встречах с Веремчуком разговаривать только по-немецки.

К заряду, над которым сейчас трудились Веремчук и Дымников, предъявлялись особые требования: небольшой вес и объем, мгновенное, безотказное действие, большая сила взрыва и способность не поддаваться разрядке.

В первый день работа не ладилась. Когда Рузметов, ревниво относившийся ко всяким минам и взрывным зарядам, поинтересовался, как идут дела, Веремчук с досадой ответил:

— Никуда не годятся, товарищ начштаба. Как на аэроплане: и тошнит, и выпрыгнуть нельзя.

Они выгнали всех жителей землянки, натаскали в нее взрывчатку всех видов, взрыватели разных систем. А сегодня конструкторские изыскания окончились пробой образцов. Три коротких и звонких взрыва, нарушивших вечерний покой лагеря, говорили о том, что ребята поработали не впустую.

Сейчас друзья устраивали ящик для заряда, потроша неведомо откуда попавшее в их руки старое Евангелие в хорошем, твердом переплете.

— Выйдет толк из этой штучки? — спросил Зарубин.

— Будьте уверены, товарищ майор! — немногословно ответил Веремчук.

Покинув землянку, Зарубин сказал:

— Рузметов, кажется, прав…

— Насчет чего? — поинтересовался Костров.

— Насчет того, что Веремчук наиболее подходящая кандидатура на командование взводом подрывников.

Костров, Беляк и Снежко шли лесом, затопленным талой снеговой водой. Отшумели бураны и вьюги. Уже целую неделю дул теплый ветер. Лес, утомленный долгой зимней спячкой, ждал тепла, света. В поля уже прилетели крикливые грачи. По утрам стелился туман, но как только поднималось и начинало пригревать солнце, он таял и исчезал.

— Вот и партизанская весна подошла, — сказал Беляк. Почти всю дорогу говорили о самых обыденных, мирных вещах: Беляк — об охоте, о таежных богатствах Сибири, о том, что зима в этом году была суровая; Снежко — житель Крыма, по специальности комбайнер — описывал прелести южной природы; Костров рассказывал о Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве.

— Фашисты обещают покончить с нами, как только наступит весна. Разбросали листовки с самолетов… — проговорил Костров.

— А мы с ними только собираемся с весны начинать борьбу по-настоящему, — усмехнулся Снежко.

— Правильно, — согласился Беляк. — Я тоже весенние «сюрпризы» кое-кому подготовил.

Сначала друзья выбирали места посуше, стараясь держаться едва приметных прошлогодних тропинок, но их было очень мало, и пришлось шагать прямо по воде, залившей весь лес и доходившей местами до колен.

Идти было трудно. Мешала не только вода. Дорогу преграждали коряги, корневища, бурелом. Путники устали, промокли, продрогли и были безмерно рады, когда наткнулись на передовую заставу. Это означало, что до лагеря уже рукой подать. Партизаны, сидевшие в дозоре, пригласили их в землянку, но все трое дружно отказались — хотелось скорее добраться до тепла, разуться, раздеться и уснуть.

Оставшаяся часть пути показалась необычайно долгой, иссякали последние силы. Костров и Беляк едва передвигали отяжелевшие ноги.

У Снежко, самого молодого из трех, еще хватало сил болтать, шутить, подбадривать своих товарищей.

— Ничего, такая усталость не страшна, — весело говорил он. — От такой усталости не умрешь, а только крепче станешь. По себе знаю. Бывало, отмахаешь на комбайне сутки напролет, кажется, готов, конец подошел, ни рук, ни ног не чувствуешь. Повалишься под копну, часиков пять похрапишь, и опять как огурчик, будто только на свет народился. Так что все это пустяки, закалка своего рода.

А в лагере уже беспокоились. Костров и Снежко вышли навстречу Беляку два дня назад и должны были возвратиться с ним еще вчера вечером. Никто не предполагал, что распутица настолько задержит их. Зарубин уже хотел посылать людей на розыски. Но все трое, наконец, благополучно прибыли в лагерь.

От еды они единодушно отказались и заявили, что о делах будут говорить после отдыха. Придя в окружкомовскую землянку, сейчас же повалились на топчаны и уснули как убитые.

Проспали десять часов кряду и, возможно, спали бы еще, но Пушкарев не выдержал и разбудил их.