Георгий Брянцев - По ту сторону фронта

Костров отказался от сопровождающих и сказал, что пойдет один: переправится через реку, проберется по тому берегу за линию блокады, а потом опять углубится в лес.

Его отпустили с заседания. Надо было ввести в курс дела Веремчука, собраться и вечером трогаться в путь.

Когда Костров ушел, в землянку постучался дедушка Макуха. Войдя, он обратился к Бойко.

— С бедой я к тебе, Григорий Фомич, — проговорил он.

Бойко в это время чиркнул спичку, чтобы зажечь цыгарку, и повернулся к старику.

— Сынишка твой прибежал. На бревне через реку переплыл. Говорит, мать и сестренку фашисты убили. Предал их твой знакомый лесник… — тихо сказал Макуха и, нахмурившись, опустил голову.

Бойко не донес до цигарки руку. Она остановилась, задрожала. Спичка обжигала пальцы, но Бойко, казалось, не чувствовал боли.

Все молчали. Горе часто посещало семьи партизан, и вот сегодня оно пришло к Бойко.

Широко раскрытыми глазами Бойко обвел землянку. Он хотел что-то сказать, но из груди вырвался лишь какой-то хрип. Бойко взял автомат и, пошатываясь, вышел.

— Пусть придет в себя, — покачав головой, произнес Пушкарев.

Тогда заговорили все сразу:

— Кто такой лесник?

— Где живет предатель?

— Как это было?

До войны Григорий Фомич Бойко работал агрономом лесничества. Из-за болезни жены эвакуировать семью он не смог и, с согласия лесника, одинокого человека, поселил жену, сына и дочь у него в лесной сторожке.

Жил лесник по ту сторону реки в так называемом заповедном участке леса, куда партизаны никогда не заглядывали.

Оставлять безнаказанно это предательство было нельзя. Тут же решили послать небольшую группу партизан для расправы с предателем. Выйти должны были вечером с таким расчетом, чтобы завтра, к началу ночного боя, уже вернуться в лагерь.

Заседание вновь было прервано, когда в расположение лагеря пришел Толочко с остатками своего отдельного взвода. Четыре дня бился Толочко, пытаясь вырваться из вражеского кольца. Потеряв половину бойцов и преследуемый противником, он вынужден был отойти. Толочко рассказал, что гитлеровцы шли за ним по пятам и стоят сейчас не более как в шести километрах от лагеря. Значит, за день враг продвинулся вперед и сузил петлю.

Затем радист Топорков принес радиограмму. Большая земля сообщала, что в час ночи пришлет транспортный самолет.

Пришлось все неразрешенные вопросы перенести на следующее заседание бюро.

Надо было стянуть к реке всех раненых и детей, сосредоточить плоты в одном месте, разведать, нет ли немцев на том берегу, организовать круговую оборону.

Все работали энергично, не чувствуя усталости, зная, что до завтрашней, решающей судьбу отряда ночи оставалось очень мало времени.

С наступлением темноты четверо партизан во главе с Бойко переправились через реку и пошли на поиски предателя. Час спустя перебрался на тот берег Костров, а затем началась перевозка раненых и детей.

…А уже в час тридцать ночи большой транспортный самолет, дружно взревев моторами, оторвался от Малой земли, и вскоре рокот его затих на востоке. Самолет садился и взлетал за рекой потому, что на этом берегу все посадочные площадки партизан уже были заняты врагом.

Как только самолет исчез, все облегченно вздохнули. Отправили раненых, детей, почту, наградные листы, деньги, собранные на постройку танковой колонны, многочисленные письма.

На партизанском аэродроме самолет продержали на этот раз всего двадцать семь минут.

— А с грузом что будем делать? — спросил Добрынин, показывая на груду тюков, сгруженных с самолета и уже перевезенных партизанами на этот берег.

— Не волнуйся, Федор Власович, — успокоил Зарубин. — Была бы еще одна такая куча, и то бы управились. — И он приказал созвать к нему командиров.

На берегу лежали ручные пулеметы, автоматы, боеприпасы, гранаты, компасы, сапоги, плащ-палатки, маскировочные халаты, продукты.

Собравшимся командирам Зарубин объявил, что ввиду предстоящего завтра боя убирать груз на склад незачем. Нет смысла и переносить его в лагерь. Надо здесь же распределить все по подразделениям и раздать на руки. Каждый должен получить и унести с собой то, что ему будет выдано.

— А отоспаться ребята успеют, — добавил он. — Все-таки весь день в нашем распоряжении.

Раздача оружия и имущества окончилась, когда на востоке из-за леса показалось солнце.

Восход солнца застал командира взвода Бойко и четырех партизан в пути. Бойко хорошо знал дорогу к сторожке лесника и сейчас уверенно вел своих товарищей мелколесьем, по высокой росистой траве.

Почти всю дорогу он молчал. Бойко был чрезвычайно молчаливым, даже угрюмым человеком. Ему уже было под сорок лет, но сейчас он казался много старше: смерть двух близких людей надломила его.

Он заговорил, лишь когда вошли в густой, глухой бор и остановились отдохнуть возле расщепленной ударом молнии и поверженной наземь огромной сосны. Все уселись на нее.

— Товарищ Снежко, — тихо сказал Бойко. — Вот эта стежка приведет прямо к нему. Тут метров триста. Я пойду другим путем, сзади зайду, на всякий случай, а ты веди ребят прямо.

Поросшая травой, едва заметная тропинка вывела партизан на лесную опушку, где стояла рубленая почерневшая изба. Из дверей выбежал человек и, легонько припадая на левую ногу, поспешил к ним навстречу. Он был пучеглазый, с вывернутой нижней губой.

— А я думал, партизаны!… — крикнул он, но сразу осекся.

Из-под капюшона на фуражке Дымникова отчетливо виднелась пятиконечная звезда.

Лесник хотел что-то сказать, но губы его только беззвучно шевелились. Потом он опомнился.

— Время такое, ребятки, не разберешь, где свои, где чужие. — Он выдавил из себя что-то похожее на улыбку и продолжал: — Да что же это я! Заходите, товарищи, прошу… — Он повернулся, готовый идти к дому.

В это время из-за избы вышел Бойко. Увидев его, предатель упал на колени и взмолился:

— Фомич! Голубчик! Родной! Прости… Заставили меня… С испугу сказал… — лепетал он, пытаясь обхватить ноги Бойко. — Угрожали убить, собирались избу сжечь. Со страху чего не наговоришь…

— Цыц! — оборвал его Снежко, сдерживая клокотавшую внутри злобу. — Холуй гитлеровский!

— Разрешите, товарищ командир? — спросил Дымников, дрожащими от ярости руками снимая с шеи автомат.

— Погоди, Сережа, погоди, дорогой, — тихо и грустно произнес Бойко. — Я с ним сам поговорю. Немцы далеко?

— Нет, не очень! Могу свести, показать, — облизывая губы, ответил лесник.

— Сами найдем! Ну, вставай, пошли! — властно приказал Бойко и, не оглядываясь, пошел впереди лесника.

Из лесу Бойко возвратился минут через пятнадцать один.

— Немцев тут немного, — сказал он хмуро, — но больше, чем нас, раз в пять. Надо идти осторожнее.